Джавид Алакбарли - Пенелопа

Фрау Инга не просто знала наизусть огромное количество стихов из русской классики, но и была прекрасно осведомлена обо всех переводах немецких классиков на русский. Ее любимцем, конечно же, был Гете. Но если немцев она все же цитировала по-немецки, и с этим всё было более или менее понятно, то по-русски она сыпала какими-то невероятными шутками-прибаутками, поговорками, восходящими к сказкам, мифам, преданиям и даже басням. Когда я увидел у неё в руках словарь русского мата, то просто потерял дар речи.

– Не удивляйся. У каждой русской поговорки есть матерный аналог. Ещё неизвестно, что первично: общепринятый вариант или матерный.

Никогда в жизни не забуду, как она меня ошарашила новой трактовкой басни про стрекозу и муравья:

Накопишь много или мало,

Накупишь соли или сала,

Сошьешь костюм иль три наряда –

Не в этом радость и отрада.

Всю жизнь мне вдалбливали, что муравей хороший, он трудолюбивый, он бережливый, а стрекоза – легкомысленная дура. Пропевшая всё лето дурочка. С этим стишком фрау Инга одним махом опрокинула сложившийся стереотип. Оказывается, что позитив целиком на стороне стрекозы. Она своими беззаботными песенками радует всех и радуется сама. Радуется лету, радуется солнцу, радуется тому, что может так красиво порхать и смотреть на красоту, окружающую её и нас. А скопидом-муравей все тащит и тащит еду в свой муравейник и нет у него иных забот и целей, как набить себе брюхо. Ни тебе радости бытия, ни достижения духовных вершин. Всё во имя того, чтобы было сытно и тепло. Выходит, что он почти родной брат Крота из «Дюймовочки». А все знают, что этот крот – персонаж малосимпатичный.

Надо сказать, что из всех педагогов, которых я знал, фрау Инга была единственной, кто не боялся выглядеть смешной перед своими учениками. Такая смелость поневоле вызывала уважение. Например, фрау Инга любила повторять, что она типичная немецкая Гретхен и что бы ни сделал ее любимый муж Ганс, все ей по сердцу. Даже если в результате долгих торгов и обменов он, уйдя из дома продавать корову, вернется с мешком гнилых яблок, все равно она его от души похвалит и будет гордиться им.

Все эти выверты фрау Инги, как ни странно, стимулировали мое изучение немецкого. Логика моя была проста как строение амебы. Раз немка так здорово шпарит по-русски, то я могу так же хорошо говорить по-немецки. Раньше у меня всегда было про запас как бы некое оправдание для любых моих ошибок. Ведь и немецкий, и русский – не мои родные языки, и это как-то сразу все извиняло. Но фрау Ингу было трудно провести такими отговорками. Независимо от того, смотрела она поверх своих очков или сквозь толстые окуляры, видела она, конечно, меня насквозь. Выход был один: общаться с ней по маминому проверенному рецепту, который сводился к одной дурацкой фразе: «самая большая хитрость и самая большая глупость в мире – это честность».

При общении с ней я сожалел лишь о том, что в моей гимназии, расположенной в типичном маленьком немецком городке, таких учителей не было. А было здесь двадцать тысяч жителей, один Макдональдс, одна трехзвездочная гостиница и один маленький итальянский ресторанчик. Да, забыл упомянуть про три бензоколонки и штук десять крошечных турецких «донярных», встречающихся в самых неожиданных местах.

Трудно было найти место, более неподходящее для такого ярко выраженного брюнета с Южного Кавказа как я. Весь уклад жизни этого городка был таков, что лишь появившись на его улицах, я нес на себе яркую печать чужака. Я бы с удовольствием надел бы на себя шапку-невидимку и был даже согласен на любой эксперимент в рамках фантазий Герберта Уэльса. Увы, к сожалению, я не мог реализовать ни одно из этих своих глупых мечтаний.

Мое внутреннее состояние предопределялось общей атмосферой, царящей вокруг меня. Я так хотел быть «серой мышкой», что не понимал желания Пенелопы привлечь внимание к себе. Конечно же, я не был круглым идиотом и понимал, что красивой женщине простят всё. Но её желание очаровывать всех и вся просто раздражало меня. Явно высокий интеллект и незаурядная внешность делали ее душой любой компании. И она ловила кайф от этого. Я же научился здесь целиком уходить в свою скорлупу и человека, ищущего приключений на свою голову и задницу, не понимал.

Для того чтобы понять, о чем я говорю, надо, прежде всего, точно представить себе атмосферу того местечка, где я жил и учился. Здесь всем было известно, в котором часу, скажем, фрау Шнайдер пьет кофе, когда владелица гостиницы госпожа Хабермайер отправляется за покупками и кого из друзей господин Вассерман на этой неделе собирается пригласить на праздничный ужин в ресторан в пешеходной зоне. Словом, здесь ничто и никогда не нарушает раз навсегда установленного порядка. Наверное, последние пятьдесят лет городок неукоснительно жил по таким правилам. Я понимал это так: либо ты играешь в эту игру, либо собираешь свои манатки и уезжаешь.