Сью Кидд - Тайная жизнь пчел

Когда его сапоги протопали в комнату, она коротко вздохнула, и воздух вырвался из ее груди так, будто легкие внезапно что-то стиснуло. Это последнее, что запечатлелось в моей памяти с идеальной отчетливостью, – ее выдох опускается на меня, паря, точно крохотный парашютик, и пропадает без следа среди груд обуви.

Я не помню, что́ они говорили, помню только ярость их слов и то, как сам воздух, казалось, кровоточил и покрывался рубцами. Впоследствии, когда я вспоминала их ссору, они ассоциировались у меня с птицами, оказавшимися внутри запертой комнаты, бросавшимися грудью на окна, стены, друг друга. Я попятилась, забираясь глубже в чулан, ощущая во рту собственные пальцы и их вкус – вкус туфель, вкус босых ног.

Когда меня оттуда выволокли, я не сразу поняла, чьи руки меня тащат, а потом оказалась в материнских объятиях, вдыхая ее запах. Она пригладила мне волосы, сказала: «Не волнуйся…» – но не успела договорить, как меня выдрал из ее рук Ти-Рэй. Донес до двери и выставил в коридор.

– Иди к себе в комнату, – велел он.

– Я не хочу! – закричала я, пытаясь протиснуться мимо него обратно, туда, где была она.

– Убирайся в свою треклятую комнату! – заорал он и отпихнул меня.

Я отлетела, ударилась о стену, потом упала вперед, на руки и колени. Подняв голову, глядя мимо него, я видела, как она бежит вперед. Бежит к нему и кричит:

– Не трогай ее!

Я сжалась в комок на полу у двери и смотрела на них сквозь толщу воздуха, который казался мне исцарапанным. Я видела, как он схватил ее за плечи и стал трясти. Ее голова болталась туда-сюда. Я видела, как побелела у него губа.

А потом – хотя с этого момента в моих воспоминаниях все начинает мутиться – она отшатнулась от него и бросилась в чулан, прочь от его загребущих ручищ, пытаясь нашарить что-то на полке.

Увидев в ее руке пистолет, я побежала к ней, спотыкаясь, падая, желая спасти ее, спасти нас всех.

И тут время складывается как карточный домик. Все остальное хранится в моей голове кусками, четкими, но бессвязными. Как пистолет блестит в ее руке словно игрушечный. Как он выхватывает пистолет и размахивает им. Пистолет на полу. Наклоняюсь, чтобы подобрать его. Грохот, который взрывается вокруг нас.

Вот что я знаю о себе. Мама была всем для меня. И я отняла ее у себя.

Мы с Ти-Рэем жили на подступах к южнокаролинскому городку Сильван с населением в 3100 человек. Ларьки с персиками да баптистские церквушки – вот и весь городок.

У въезда на нашу ферму стоял большой деревянный щит, на котором самой отвратной оранжевой краской, какую вы только видели в своей жизни, были намалеваны слова «Персиковая компания Оуэнса». Я эту вывеску ненавидела. Но она была еще ничего по сравнению с гигантским персиком, водруженным на шестифутовый [2] 1,82 м. шест у ворот. Все в нашей школе величали его Большой попой, и это я еще смягчаю формулировку. Телесный цвет, не говоря уже о ложбинке посередине, придавал ему потрясающее сходство с человеческими «тылами». Розалин говорила, что так Ти-Рэй показывает задницу всему миру. Что ж, в этом был весь Ти-Рэй.

Он не пускал меня ни к подружкам с ночевкой, ни на танцы, что меня не особенно волновало, поскольку меня все равно не приглашали ни туда, ни туда. Но он точно так же отказывался возить меня в городок на футбольные матчи, митинги или субботнюю мойку машин, организованную Бета-клубом [3] Национальный клуб для американских школьников 4–12-х классов. . Ему было плевать на то, что я хожу в одежде, которую сшила себе сама на уроках домоводства, в хлопчатобумажных блузках в цветочек с криво пришитыми молниями и юбках ниже колена – в такие обычно рядились только девочки из семей пятидесятников. С тем же успехом я могла носить на спине табличку: не популярна и никогда не буду.

Я не отказалась бы от любой помощи, какую могла предложить мне мода, ибо ни одна живая душа на свете ни разу не сказала мне: «Лили, ты такая красивая девочка!» – если не считать мисс Дженнингс из нашей церкви, которая была слепа как крот.

Я придирчиво рассматривала свое отражение в зеркале, витринах магазинов, экране телевизора, когда он был выключен, пытаясь как-то исправить свою внешность. Волосы у меня были черные, как у матери, но по сути представляли собой воронье гнездо из непокорных вихров. А еще меня беспокоил слишком маленький подбородок. Я раньше думала, что он отрастет сам – так же как появилась грудь; но ничего такого не случилось. Вот глаза у меня были красивые: как тогда говорили, глаза Софи Лорен. Но все равно, даже тех парней, которые зачесывали волосы в «утиный хвост» и заливали их лаком, а в нагрудном кармане рубашки носили расческу, не тянуло ко мне, несмотря на то, что они были не из богатеньких.