Алисса Наттинг: Созданы для любви

– Это не кукла, Хейзел. Это Диана, – поправил ее отец. – Будь добра уважать ее как личность. Ну же, повернись и поздоровайся. Не стесняйся.

Хейзел вздохнула и решила быть хорошей девочкой – она, в конце концов, собиралась спросить, можно ли к нему переехать, – но как только ей открылась вся полнота картины, она не смогла сдержать легкий вскрик. Диана «забралась» папе на колени. Под весом своего тела кукла накренилась к рулю электрокресла и застыла в такой позе, что папа мог бы прямо сейчас наслаждаться ей. Оба были в халатах. Она узнала выцветших флисовых бабочек на халате Дианы: раньше он принадлежал ее покойной матери.

Хейзел понимала, что папа вряд ли догадывается, в каком отчаянном положении оказалась дочь, внезапно решившая его навестить, но… Ей надоело притворяться, что вещи – живые. Байрон относился к своим девайсам, как к младшим женам.

– Прости, пап. Но я все-таки не стану поддерживать эту иллюзию.

Он усмехнулся, его красное тело затряслось. Отец был низкорослым и краснощеким, и из-за множества лопнувших капилляров его лицо под определенным освещением казалось слепленным из кусков свежего мяса. Он всю жизнь производил впечатление загибающегося от усталости человека, хотя сейчас, пересев в кресло после неудачной операции на колене, стал выглядеть чуть получше. Раньше случайные прохожие могли подойти к нему на улице и предложить глотнуть воды. «Вам, кажется, хочется пить», – говорили они ему, протягивая бутылку.

Его тело было покрыто облачно-белыми волосками, из-за чего он производил обманчивое впечатление нежного и ласкового человека. Хейзел вспомнился мексиканский кактус-старичок: вот метафора, вдохновленная самой природой! Кактус этот покрыт мягким белым пухом, под которым скрываются ряды острейших игл.

– Я говорил тебе, она у меня взрывоопасная.

Хейзел не сразу сообразила, что папа обращается не к ней, а к Диане. Она вздохнула – скорее оттого, что в ее положении осуждать других она не имела права. Заявляться к отцу в дом и подставлять его под удар было нечестно. Она даже подумать боялась, что устроит Байрон, когда она не вернется домой к утру. Хейзел засмотрелась на аляповатые сережки-клипсы, которые папа нацепил на Диану. Что там цитировал Байрон, когда чуть-чуть выпивал и начинал говорить фразами из самодеятельного спектакля по Платону? «Больше всего человек хочет вдохнуть жизнь в вещи, которые его окружают»?

– Господи, пап! – воскликнула Хейзел и сама себе удивилась. Поминать бога на эмоциях было не в ее стиле. Но если когда-нибудь и было подходящее время для религиозных словечек, то именно сейчас.

– Ладно, забей. Спасибо, что вы приютили меня. Так лучше?

– Ты еще молодая, – сказал отец. – Еще не поздно найти свое счастье.

– Мне лучше звать ее Дианой или мамой?

– Хейзел! Она не собирается заменять тебе мать. Веди себя прилично. Выпьешь с нами? Я не прочь отпраздновать.

Прежде чем она успела ответить, он развернулся и покатил в сторону кухни. «Раскл» ехал так быстро, что длинные волосы Дианы развевались как на ветру.

– Я тоже, – крикнула вслед Хейзел. – В смысле, я бы сейчас с удовольствием полностью отключилась от реальности.

Она не была уверена, что шум скутера и звук открывающейся дверцы холодильника не заглушили ее слова, но решила, что это не так уж важно.

– У меня никогда не было ни алкогольной, ни наркотической зависимости, то есть «срыва» у меня случиться не может… Есть ли какой-нибудь специальный термин, когда человек накачивается кучей всего в первый раз в жизни, а ему уже слегка за тридцать? Хотелось бы мне так сделать, но я не буду, слишком боюсь последствий: не умереть, нет, скорее выжить и получить серьезные повреждения мозга. Стоит только представить франкенштейновские девайсы и импланты, которыми Байрон меня начинит, мило улыбаясь и болтая о всякой ерунде. Он только об этом и мечтает: я – наполовину механизм, наполовину вагина и сиськи. Надо поскорее разделаться с бумажной волокитой для развода! Нет, ерунда. Собирать доказательства бесполезно: все равно Байрона в зале суда не одолеть. Вот бы все было по-другому… Но попытайся я из-за него неудачно покончить с собой, пришлось бы потом любоваться, как он оформляет бумаги об опеке, а это хуже смерти.

– Ничего не слышу! – крикнул отец из кухни. – Секундочку!

Фонарь «Раскла» засиял ярче, свет проскользнул в гостиную по темному тоннелю коридора, и Хейзел, кажется, увидела, как ее папа игриво прикусывает Диану за мочку уха.