Михаил Боков - Русская готика

Такую Кристину – летящую, воздушную, тонконогую – и увидела интернатская Оксана, и жестокое сердце ее забилось часто-часто, как воробушек.

– Погоди-ка, погоди-ка. Это что у нас такое? – Оксана притянула за отворот футболки щуплую девочку из своей команды. Они сидели на скамье запасных. Девочку не взяли в основной состав из-за хилого роста. В свою очередь, Оксане играть в волейбол было западло.

– Рябко, хватит курить! – рявкнула на Оксану тренер по волейболу. – Сейчас удалю с площадки!

Оксана отмахнулась и притянула несчастную девочку еще ближе:

– Что это за мимолетное видение? – В порывах чувств Оксана могла говорить красиво.

Девочка пискнула:

– Что?

– Она! – Указательный палец Оксаны уперся в летящую искрящуюся Кристину. Она играла неважно, но ее всегда ставили в основу. Даже начальник лагеря приходил посмотреть на ее игру.

– Это Кристина Буринская. Первая лагерная красавица, в которую все влюблены! – отчеканила девочка и поспешила исчезнуть.

Растоптав окурок, Оксана выпустила дым и принялась ждать.

Игра закончилась. Раскрасневшаяся, прекрасная Кристина вытирала лицо полотенцем, когда сзади ее окликнули.

– Поговорим? – попросила Оксана Рябко.

– Поговорим.

И две девочки отошли в сторонку.

О чем они там говорили, неизвестно, но только вскоре Оксана стала везде ходить с Кристиной. Оксана всегда носила штаны и никогда – юбки. Она шла по лагерю царем, шла троянским конем, шла победителем. Рука ее обнимала Кристину Буринскую за шею. И Кристина – Кристина, по которой сохло пол-лагеря, по которой сох начальник лагеря, по которой сохли все мы, – шла рядом безропотно. И вроде бы мы не могли в это поверить, но вроде бы Кристина Буринская казалась счастливой, когда Оксанкина рука лежала на ней.

Начальник лагеря, увидев их, выронил сигарету.

– Это… – Он запнулся, казалось, его хватит удар. – Это что???

– Остыньте, Пал Иваныч, – цыкнула ему через губу Оксанка. – Мы дружим.

Пал Иваныч не нашелся что ответить. Он молча стоял с открытым ртом, пока парочка удалялась.

Толстый Гришка Иванов, который знал все, говорил: по ночам Оксанка Рябко сбегает из своего отряда, чтобы проникнуть к Кристине Буринской, и остается там до утра. Вожатый хотел помешать Оксане, но она приставила нож к его горлу и пообещала расправу, если тот пикнет. Вожатый прикинул, что осталось всего две недели до конца смены. Он решил помалкивать. Портал в спальню Кристины Буринской был открыт.

Мы слушали Гришку и не верили. А потом видели днем Оксану с Кристиной, гуляющих в обнимку, и верили. Мы подначивали друг друга: «Слабо тебе отбить Кристинку у Оксанки?» И гоготали, смущаясь, потому что «слабо» было всем. Из всех мальчиков в лагере самые большие яйца носила интернатовская Оксана.

Потом случилась та памятная дискотека. Ее вел мой отчим. Он ставил Аль Бано – мой отчим был немного итальянец. Так говорил он сам.

По звону колокольчиков, пришитых к джинсам, мы поняли, что на дискотеку проникли местные. Деревенские работали грубо: если им нравилась девчонка, они просто распихивали нас, пионеров, и тащили ее танцевать. Вот и сейчас лидер местных Ванька Штырь определил Кристину Буринскую как самую красивую девочку на дискотеке и стал протискиваться сквозь толпу.

– Пойдем, сладкая, – сказал он и дернул Кристину за руку.

Мы поняли: то, что давно надвигалось, сейчас вскроется как нарыв. Музыка стала глуше. Ночь темнее. Оксанка Рябко выпрыгнула из темноты как пантера Багира – и без слов зарядила Ваньке Штырю кулаком в зубы. Ванька покатился по земле, вскочил, раскрыл рот, глаза его забегали.

– Братва! Братва! – Он озирался в поисках своих. – Городские наших бьют!

Расталкивая пионеров, звеня колокольчиками, к месту конфликта ломанулись детины: здоровые как кони, рыжие, выросшие на полезном труде и свежем воздухе.

– Че? Че? Че? – захлопали точно крылья их голоса.

Но, увидев причину конфликта, увидев Оксанку Рябко, деревенские будто наткнулись на стену.

– Девчонка? – изумились они.

– Ща в зубы дам за девчонку, – сказала Оксана.

Из-за спины ее выглядывала Кристина Буринская. В тот момент – момент испуга и волнения – она была прекрасна как никогда.

Деревенские почесали головы, пошушукались, на всякий случай уточнили у Штыря:

– Вань, а она тебя пидарасом называла?

Штырь мотнул головой – нет.

– А колхозом или деревней?

Штырь надулся – тоже нет.

Этика Штыря теперь работала против него самого.