Луиза Эрдрич - Ночной сторож

Уолтер Волд поправил очки для чтения и внимательнее вгляделся в табельную карточку. Полярная сова! Он передал карточку обратно через стол Дорис Лаудер.

– Типичная индейская шутка, – покачал головой Волд.

Он заметил, что секретарша совсем перестала пользоваться духами. Что она отодвигалась, когда он пытался приблизиться. Когда он подходил ближе, чувствовал, что от нее странно пахло плесенью.

– Как так? – спросила Дорис. – Не понимаю.

Она обтерла руки мокрой затхлой тряпкой из-под раковины. Она проделывала подобную процедуру каждый день. Она была готова терпеть неприятный запах, лишь бы он не принюхивался к ней всякий раз, когда она проходила мимо.

– Как бы это сказать…

Волд демонстративно постучал себя по подбородку, твердому, как бронза.

– Сюда подойдет слово… слово…

К его облегчению, подходящее слово все же пришло к нему в голову:

– Загадочно.

– О. Я все же не понимаю.

Дорис забрала карточку с расписанием обходов пахнущими плесенью пальцами и снова изучила написанные на ней слова. Лабатт поджидал за дверью с мусорной корзиной, которую ему предстояло опорожнить в большой мусорный бак. Волд взял карточку из рук Дорис.

– Мистер Лабатт, – позвал Волд, кивая и жестикулируя, как будто подавал сигнал самолету, – пожалуйста, зайдите в мой кабинет и кое-что проясните.

Вошел Лабатт, круглым животом вперед, с видом эксперта. Волд передал Лабатту табельную карточку Томаса Важашка.

– Мисс Лаудер любопытно, что это значит, – обратился к нему Волд.

Лабатт поднес карточку к глазам, потом отвел руку подальше от лица и нахмурился, произнося слова одними губами. Он посмотрел на них обоих и принял вид знатока:

– Это значит, что Томас Ондатра вышел на улицу выкурить сигару. Иногда он курит сигары марки «Полярная сова». Я бы предположил, что его заперли снаружи и ему пришлось вернуться через окно. Или он мог пройти прямо сквозь стену, как сквозь туман.

Лабатт ушел, смеясь. Волд и Дорис тоже засмеялись.

– Очень забавно! Прошел сквозь стену, как сквозь туман. Вот уж действительно типичная индейская шутка!

Лабатт перестал смеяться, как только вышел за дверь, и загромыхал тележкой по коридору. Его глаза вылезли из орбит, когда он повез ее еще быстрее. Упоминание о сове было слишком тревожным. Если Томас видел сову, это означало смерть. Скорую. Лабатт перебирал в уме списки людей, которые могли умереть. Людей, против смерти которых он не возражал бы. Людей, против смерти которых он очень бы возражал. Людей, смертью которых он был бы сильно напуган, и та вызвала бы у него боль в сердце. А потом, оставался и он сам, в некотором смысле очень близкий Томасу человек, так как они вместе ходили в школу и иногда пересекались на работе. Да, он был достаточно близок Томасу, чтобы стать жертвой. К тому же он чувствовал за собой вину и ему могло грозить наказание.

Очень тихо он пробормотал, обращаясь к пустому коридору:

– Помоги мне, Родерик.

Томас принадлежал к поколению «после-буйвола-кто-мы-теперь». Он родился в резервации, вырос в резервации и предполагал, что там же и умрет. У Томаса были часы. Но он забывал ими пользоваться, ориентируясь только по солнцу и луне. Родным он считал свой древний язык, но также говорил по-английски – с мягким выговором и с почти незаметным акцентом. Этот акцент мог принадлежать только людям его поколения. Эта одновременно мягкая, но в то же время твердая манера говорить ныне была утрачена. Его поколению требовалось определиться с тем, кто они такие. Кто такой индеец? Что означает это слово? Кто он, кто, кто? И каким образом это проявляется? Каким должно быть отношение индейцев к этой стране, которая завоевала их и всеми возможными способами пыталась поглотить? Иногда страна все еще активно ненавидела индейцев, это правда. Но теперь все чаще появлялось мощное восхитительное ощущение. Войны. Гражданство. Флаги. Этот законопроект о расторжении договоров. Артур В. Уоткинс считал, что он будет принят для их же блага. Чтобы поднять их до его уровня. Даже открыть им врата рая. Как могли индейцы держаться особняком, когда победители то и дело протягивали им руки, чтобы прижать их к сердцу с чем-то похожим на любовь?

В тот год его отец выглядел особенно изможденным, с выступающими скулами. Томас всегда был голоден. Тогда они дошли до еды, которая бывала на их столе лишь в самом отчаянном положении, – кусочков лепешки, намазанных оленьим жиром. В дневной школе резервации кормили только один раз в день. Государственная школа-интернат славилась трехразовым питанием. Она находилась в дне езды на повозке, и то если вы отправились туда задолго до рассвета. Мать Томаса, Джулия, или Аван, плакала и прятала лицо, когда он уходил. Она разрывалась от противоположных чувств – может, лучше подстричь ему волосы самой? В школе ему все равно подстригли бы волосы. А подстричь волосы означало, что кто-то умер. Это был способ выразить скорбь. Как раз перед тем, как отцу с сыном предстояло уйти, она поднесла нож к косе. Она повесила бы ее в лесу, чтобы правительство не смогло задержать сына надолго. Чтобы он вернулся домой.