Дидье Ковеларт - Томас Дримм. Конец света наступит в четверг

– Что ты там ищешь? Ты же видишь, я рядом!

Я резко выпрямляюсь. Спокойствие! Это просто галлюцинация. В комнате никого нет, кроме меня и плюшевого медведя. Непроизвольно, как в детстве, я крепко прижимаю к себе свидетеля моих ночных страхов.

– Перестань меня так тискать! Ведь убил уже один раз, хватит!

Я ослабляю хватку и с ужасом смотрю на старого потрепанного медведя, который уставился на меня своими черными пластмассовыми глазками.

– Да-да, это я с тобой говорю. Куда могу, туда и вселяюсь.

Я стою в оцепенении, разинув рот. Это не сон! Я вижу, как шевелится рот, покрытый бело-коричневой шерстью.

– Ну здравствуй еще раз, Томас Дримм.

– В‐в-вы знаете, как меня зовут?

– Не бойся, полицию вызывать не буду. Это останется между нами. Всё, о чем я тебя прошу, – продолжай думать обо мне. Идет?

Я поднимаю руку и лепечу: «Клянусь». Я видел, так делают по телевизору. И прибавляю поспешно:

– Не наказывайте меня, мсье! Я извиняюсь за то, что с вами случилось! Я не нарочно!

– И что это меняет, дуралей?

Стиснув зубы, я судорожно сглатываю слюну. Я не должен терять голову. Надо просто помнить, что у меня подростковые галлюцинации. Так объяснила мать, когда в прошлом году мне показалось, что ее обнимает господин Бюрль из Министерства игры, который пришел с очередной проверкой. Она тогда сказала: «Это гормональное. Ты входишь в подростковый возраст, у тебя начинается ожирение, ты сейчас психически нестабилен, ты слышишь голоса и у тебя видения. Вот и всё. Это называется галлюцинацией переходного возраста. Ясно?»

Обратившись к потолку, я спокойно и торжественно объявляю:

– Повелитель игры, сущий на небесах, это не моя вина, что я убил старика, но мне очень жаль, что он умер.

– Довожу до твоего сведения, что мне тоже. Столько всего надо было сделать, я не успел закончить свои исследования! Ладно, главное, ты меня слышишь. И потом, я всё-таки должен тебя поблагодарить.

Я вздрагиваю и снова всматриваюсь в плюшевую морду.

– Поблагодарить? За что?

– Потом объясню. А сейчас возьми нож и разрежь мне рот побольше. Жутко неудобно в этом плюшевом мешке, а тут еще приходится разговаривать крохотным ртом шириной в два миллиметра!

Я вглядываюсь в черные пластмассовые пуговки, которые абсолютно ничего не выражают.

– Вы просто галлюцинация переходного возраста, понятно?

– Ну и на здоровье, если это тебя утешает.

– Во-первых, как вы разговариваете? У вас же нет голосовых связок!

– Послушай, парень, я говорю с тобой не голосовыми связками! Я обращаюсь к твоему мозгу с помощью телепатии! Но ты недостаточно развит, чтобы непосредственно воспринимать мысли; тебе нужно видеть, как слова выскакивают изо рта. Поэтому приходится говорить таким способом. Делать для тебя синхронный перевод, воспроизводить мой человеческий голос, сопровождая им телепатическую передачу. А это не такое уж большое удовольствие, поверь!

– Но я вас ни о чем не просил!

– А я разве просил пробивать мне голову воздушным змеем?

– Это несчастный случай!

– Можно подумать, это в корне меняет дело! Ты виноват и поэтому должен мне помочь, у тебя нет выбора. И распори наконец этот чертов рот!

– Не кричите, внизу мои родители!

– Это ты кричишь, парень. Ведь я – твоя подростковая галлюцинация, правильно? Значит, ты единственный, кто меня слышит.

– Но я не хочу вас слышать! Может, вылезете из моего медведя?

– Это исключено.

– Сейчас увидим!

Я хватаю медведя за заднюю лапу и швыряю в стену.

– Ай!

Медведь взвыл. В панике я бросаюсь к нему, поднимаю и вижу, что у него выпал один глаз.

– Мсье, вы в порядке?

– Давай, убей меня еще разок! Ну и повезло же мне! Что за болван! Вставь глаз на место!

Опустившись на четвереньки, я разыскиваю глаз, который закатился под стул, и вставляю на прежнее место.

– Спасибо. Мне вовсе не нужна эта штука, чтобы видеть, просто раздражает, что ты смотришь мне в один глаз. Нож!

Прерывисто дыша, я дрожащими пальцами раскрываю свой перочинный ножик и начинаю распарывать нитки, расширяя медвежью пасть.

– Ну наконец-то! Теперь ты лучше меня слышишь?

Сдерживая слезы, я отвечаю, что и так хорошо слышал.

– Перестань хныкать! Это глушит телепатическую связь, и я не смогу снова ее наладить!

– Но как вы это делаете?

– Как происходит, что ты меня слышишь? Ты думаешь обо мне и чувствуешь вину – в этом всё дело. Продолжай в том же духе, потому что я должен очень многое тебе сказать. Причем немедленно, ибо это вопрос жизни и смерти. Ты единственный, к кому я могу обратиться, ведь, кроме тебя, никто не знает, что я умер.