Наталья Лубенская - Разум и душа

Киев – город контрастов. Город безразличия, когда каждый занят своими переживаниями и вопросами. По сравнению с маленьким городом он безжалостен. И на твое отчаяние можешь получить короткую фразу «понаехали». Отметаем негативные мысли в сторону, приехали, значит, живем. Как Бог даст.

И есть другой Киев. Такой, как общежитие семейного типа.

«Іруська, в тебе кава е?». И Ируська притянет и кофе, и творог, и ремень мужа для твоего сына. Для меня Киев имеет такое лицо, Иркино лицо. Вечно куда-то спешащая и при этом вечно опаздывающая, сама оптимизм. Такая атипичнотипичная хохлушка. Высочущая с белыми волосами и небесного цвета глазами, тарахтит, смеется. Каждому свой крест. Тоже жизнь потрепала. Ничего, смеется. «Шампусік будемо? – Будемо». Девки устали, девчонкам нужен шампусик и твердое мужское плечо.

– Привет, сестричка. Как ты? На работе? Смотришь на небо через дыру в крыше? Понятно. Че так? Снаряд попал в здание, другой в автобус с людьми? Кровь песком засыпают? Понятно. А ты смотришь на дыру в крыше? Понятно. Слушай, прям как у Ремарка. Помнишь, там солдат сидел на опушке в сортире. Вокруг рвутся снаряды. А он смотрит на небо. А небо-то голубое. Что поделать, если мы стали свидетелями эпохи.

Нам вообще повезло. Коммунизм подразнил нас детскими утренниками, пионерскими зорьками и сказкой, что человек человеку брат. Это потом пришел капитализм, с карнегиевскими установками, с заглядыванием в глаза и фальшью. Тогда мы этого еще не знали. Нужно было уступать место пожилым в автобусе. Высоцкий был. Ситро в автомате. И мороженое на сдачу. Пошли в школу – развал Союза, или, как модно сейчас говорить, совка. Чем для меня был Союз? Полками до потолка с игрушками в магазине, бабушкой-ветераном, которой мы, пионеры, пришли помогать и вытоптали ей весь огород и съели всю смородину, ключом от квартиры под половиком. Скучаю ли я по Союзу? Нет. Просто считаю, что хорошего там тоже много было, и плохого. Купоны после развала, красивые такие, цветные: зеленые, розовенькие и сиреневые. Мы, дети, потом их резали и расплачивались в кукольном магазине. Миллионы, которые ничего не стоили. Ах да, до этого еще был Чернобыль, конечно. Нас непосредственно не коснулся. Еще были похороны шахтеров в закрытых гробах. Прощались возле клуба. Не помню, какая шахта, рядом совсем. У девочки из параллельного класса погиб папа, мог бы быть твой папа. Чувство словами не выразить. Чувство безысходности, как позже с братом между блокпостов, только слов таких тогда еще не знала.

Потерянное поколение… Особенно тяжело мужчинам. Многие ломаются и бесформенно оседают. Меняется выражение лица, сарказм появляется. Другие ходят с уставшими глазами. Мало разговаривают, почти не улыбаются. А в глазах вселенская печаль, космос.

Меня всегда удивлял мой дедушка, папин папа. Я родилась уже после его смерти. Военный, прошел войну, был в плену, был несколько раз в немецком лагере, потом у НКВДистов. Сложная судьба. На момент окончания войны ему было за 20. Нет ни одной фотографии, где он бы улыбался. Через что должен пройти человек, чтобы больше не улыбаться? Никогда. Я видела таких мужчин в Донецке. Смешанное чувство, то ли жутко, что ты знал этого человека до войны веселым балагуром, а сейчас – спокойный темп речи, безучастно пресный, то ли такие мужчины завораживают. Им не до эмоций, они решают вопросы. Им нужно защитить свой дом, своих близких. И всех нуждающихся. Храни вас Господь!

Женщинам проще, особенно незамужним с детьми. Сначала они истерят, очень истерят. Война, а у них дети. А потом они начинают действовать. У них дети. Они благодарны, они не упрекают.

У нас не было весны 2014-го. Она прошла мимо нас, у нас ее украли.

Звонки среди ночи. «Ты это слышала? Это оно? Это где?» Было успокоительное, которое запивали коньяком. Без коньяка не берет. А потом это стало привычным. Звонки среди ночи: «Ты тоже это слышишь?» и успокоительное. Зарево на небе и раскаты не грома. Еще немножко. Какой-то старец из Афона сказал: на Петра и Павла кончится. Не сбылось. Другой старец сказал: на Покров. А потом ты понимаешь, что это «еще вот чуть-чуть – и кончится» может произойти совсем не скоро. И уезжаешь.

– Привет, Нюрочка. Как ты? Город пыльный, шахтерский? Домой хочешь? Не грусти. Все равно хорошо, ведь там не стреляют…

Мы перестали спрашивать. Мы привыкли делать отчеты в социальных сетях. Фотография подруги. Вечер. Вокзал. Люминисцентные буквы «Винница». Все понятно. Постишь свои. Фото «Киев. Все прекрасно». Отчитались. Пульсирует кружочек «онлайн» на сайте, как перекличка. Живы. Фото пропавших без вести. Родные ищут, ушел/ушла и не вернулись. Сколько таких, что не вернулись. Артемке исполнилось бы 6. Вечная память.