Филиппо Томмазо Маринетти - Как соблазняют женщин. Кухня футуриста.

Публика требовала моего выступления. Я сымпровизировал новый панегирик великому Сант-Элиа [117], основоположнику всего рационалистического направления в современной архитектуре, показав, как гармонично сочетаются его лирические и страстные здания с сегодняшней воздушной жизнью и аэроживописью.

Пока приглашенные наслаждались таинственным гастрономическим шедевром под названием «Le cochon excitè» [118], в котором смешались ароматы специй, ветчина, вино и кофе, я был вынужден углубиться в теорию аэроживописи.

Я убедительно продемонстрировал, что:

1. Художник не может наблюдать и изображать иначе как со скоростью изображаемого.

2. Изображение с высоты этой новой реальности диктует глубокое пренебрежение к деталям, а также вызывает необходимость в обобщении и преображении целого.

3. Все части пейзажа являются художнику в полете: a) сплющенными; б) искаженными; в) фантазийными; г) только что свалившимися с неба.

4. Все части пейзажа представляются взгляду летящего художника плотными, рассеянными, изящными, величественными.

5. Каждое аэроживописное полотно вмещает в себя синхронное движение аэроплана и руки художника с порхающим карандашом, кистью или распылителем.

6. Аэроживописное полотно или пластический комплекс должны быть полицентричными.

Аплодисменты. Оживленный обмен мнениями. Некоторые из приглашенных корчатся в конвульсиях безудержного смеха. Другие сохраняют серьезность, полностью погрузившись в наслаждение редкостными яствами и не менее редкостными идеями.

Благонамеренные читатели подозревают, что богиня Безумия явно присутствует среди гостей.

Мы, футуристы, напротив, уверены в совершенстве своего более высоко организованного интеллекта; мы гордимся тем, что смогли предоставить Парижу новейшие образцы творческой мощи нашей нации, чей гений не имеет соперников в гибкости и в скорости.

Солдаты, которым предстоит в три часа пополудни в январе забраться в грузовик, чтобы быть на линии огня в четыре часа, или подняться в воздух, чтобы сбросить бомбы на город, или отражать вражеские атаки, напрасно стали бы искать должную поддержку в скорбном поцелуе матери, невесты, детей или в страстном любовном письме.

Мечтательная прогулка также не годится. Чтение интересной книги тоже не подходит. Напротив, эти солдаты собираются за столом, где для них приготовлены «Колониальная рыба с барабанным боем» и «Сырое мясо, разорванное звуком боевой трубы».

Колониальная рыба с барабанным боем : отварную кефаль настаивают в течение суток в соусе из молока, сладкой наливки, каперсов и красного перца. Подавать открытой и начиненной консервированными финиками, переложенными кружками банана и ломтиками ананаса. Следует есть под непрерывный барабанный бой.

Сырое мясо, разорванное звуком боевой трубы : взять превосходный кусок говяжьей мякоти. Пропустить сквозь него электрический ток, настаивать в течение суток в смеси из рома, коньяка и белого вермута. Достать из маринада, сервировать на подушке из красного, черного перца и кокаина. Тщательно пережевывать каждый ломтик в течение одной минуты, разрезая мясо под бурные трубные звуки, издаваемые самим едоком.

В момент подъема солдатам подают тарелки со зрелой хурмой, гранатами и красными апельсинами. По мере того как фрукты поедаются, в помещении распыляют с помощью пульверизаторов изысканнейшие ароматы розы, жасмина, жимолости и акации, чья ностальгическая и декадентская сладость будет грубо отторгнута солдатами, молниеносно надевающими противогазы, готовясь к вражеской газовой атаке.

Непосредственно перед отправлением они делают глоток «Горлодера», крепкого напитка, который готовится путем размачивания в марсале кусочка пармезана.

В охотничьей хижине, затерянной в голубовато-зелено-золотистом лесу, две пары сидят за старым колченогим столом, сколоченным из грубых дубовых досок.

Кровавый закат недолго агонизирует в бездонном подбрюшье тьмы, как будто во влажном чреве гигантского, почти жидкого китообразного.

В ожидании крестьянки-стряпухи на столе пока только пустота, и единственная пища – свист, который ветер наматывает на дверной замок слева от едоков.

С этим свистом соперничает долгий, тонкий стон скрипки, тянущийся из комнаты справа, где находится выздоравливающий после болезни сын крестьянки.