Кэтрин Хайд - Мое чужое сердце

Это и вправду звучало как-то странно, но я переложила торт на салфетку и оставила остальное за дверью, на низеньком приступке.

Когда я вошла, то поразилась, до чего все было голо вокруг. Мамуля, если честно, была падка на вещи. Все наше жилое пространство было заполнено самыми разными штуковинами. Эстер, видимо, вещи чересчур не занимали. Тогда я подумала, это потому, что она недавно вселилась. Только у нее так ничего и не изменилось. Зато мне пришлось сменить свои теории о том, почему это так.

Окно было раскрыто, и на подоконнике два голубя и множество мелких черных птичек склевывали крошки, которые им насыпала Эстер. Мне понравилось, как влетал в окно прохладный ветерок, нравилось, что можно слышать звуки города. Моя мать никогда не оставляла окна открытыми. Прямо как будто боялась свежего воздуха.

Эстер разъяснила мне, что значит соблюдать кошерность. Я не совсем поняла. Но уловила связь между ней и тем, почему свинине пришлось остаться за дверью. Я изо всех сил старалась понять. Поняла все, за исключением: а зачем? Но подумала, что было бы невежливо задавать о таком слишком много вопросов. В особенности таких, в которых есть какое-нибудь «а зачем», потому что это будет похоже на осуждение.

– У тебя есть место для еще одной порции торта? – спросила она.

– Торт я всегда могу есть, – ответила я.

– Тогда съешь кусок, что у тебя в руке. И мы позволим твоей маме думать, что я с удовольствием съела по крайней мере торт, даже если и не тронула сосиску и бобы.

Вот так я и сидела у нее, чувствуя себя взрослой, как никогда в жизни, уплетая третью порцию торта за день.

Я посмотрела на кухонный стол и увидела, что булочки, которые мы ей дали, были по большей части все еще целы, но сморщились и почерствели, а потом я снова глянула на подоконник и поняла, чем кормятся птицы. Разглядела желтые корочки с черными точечками от лимонных булочек с маком.

Думаю, я понимала, что мамуля непременно бы обиделась и оскорбилась, если б увидела, на что пошли ее булочки, только я считала, что кормить птиц – дело полезное, и булки для него вполне годятся. Может быть, они тоже некошерные. Я все еще не была уверена, как отличать (помимо свинины, с ней дело было ясное).

Мы поговорили немного об обычных вещах, вроде сколько мне лет и куда я хожу в школу (что в моем случае осложнялось тем, что временами я была нездорова и приходилось учиться дома), а потом она сказала мне кое-что приятное:

– Ты ребенок. И тебя приятно видеть гостьей. Обычно я не люблю находиться среди детей, но твоему визиту буду рада, приходи, когда захочется. Большинство детей крикливы и никак не могут найти себе места. Я от них чересчур устаю. Ты меня не утомляешь. Держишься спокойно, словно взрослая, и ты, видимо, девочка очень тихая и сдержанная.

Вспоминая, я могла случайно изменить пару слов, ведь все произошло так давно, но я не один день раз за разом повторяла эти слова про себя, а потому, думаю, по-прежнему держу их в голове вполне правильно.

Я ответила, что из-за моего больного сердца. Сказала, что врачи говорят, что, видимо, я доживу только до подросткового возраста, а может, даже и не так долго. Как повезет.

Эстер откинулась на спинку кресла и вздохнула. Потом произнесла:

– Иногда люди говорят тебе то, что после оказывается неправильным. Не имеет значения, насколько знающими они себя считают.

– Так и моя мама думает.

– Я уже однажды перехитрила смерть ради возможности дожить до старости. И, поскольку я старая, теперь я обманываю смерть каждый день, когда просыпаюсь и дышу.

– А как вы это сделали?

– Знаешь, это долгая, запутанная история, такую, может быть, лучше отложить до другого раза. Должно быть, твоим друзьям понравится, если ты вернешься к ним на праздник. В конечном счете он ведь в твою честь.

Я огорчилась, но просто сказала:

– Ладно, только я хочу снова прийти к вам в гости.

И она отозвалась:

– В любое время, когда захочешь.

Я чувствовала себя очень польщенной, поскольку знала, что больше никто ее не навещал, во всяком случае до сих пор, вот и считала себя какой-то особенной.

Когда я вышла за дверь, бобы исчезли, а большой рыжий кот доедал хот-дог. Он (или она) оттащил его от двери Эстер и расправлялся с сосиской, держась настороже и поглядывая через плечо. Увидев меня, он унес добычу подальше, оставив булку на месте. Тогда я разломала ее на кусочки, села на ступеньках лестницы, и птицы подлетели совсем близко ко мне за тем, что имело для них ценность, за хлебом.