Марк Леви - Не такая, как все

Через год, пять месяцев и три недели он накопит уже 23 448 километров, что равно высоте горы Нандадеви, помноженной на три тысячи. Это будет подвиг, рекорд, мечта всей его жизни. Всем известно, что «Богиня радости» – высочайшая из всех гор, целиком расположенных на территории Индии.

Лифт Дипака полностью управлялся вручную: настоящий антиквариат, во всем Нью-Йорке осталось всего пятьдесят три такие кабины, приводимые в действие при помощи рычага. Для жильцов дома этот лифт служил напоминанием об ушедшем в прошлое тонком искусстве жизни.

Дипак был хранителем вымирающего ремесла, только сам он не знал, как к этому относиться: грустить или, наоборот, гордиться собой.

Каждое утро ровно в 6:15 он входил в дом № 12 по Пятой авеню через черный ход, спускался по лестнице в подвал и направлялся к своему шкафчику в подсобке. Там он снимал свои слишком просторные штаны и линялую майку и облачался в белую рубашку, фланелевые брюки и сюртук, на лацкане которого красовался вышитый золотой нитью адрес дома. Он приглаживал свои тонкие волосы, водружал на голову фуражку и смотрелся в маленькое зеркало на двери шкафчика, после чего отправлялся сменять Риверу.

Следующие полчаса он посвящал важному делу – надраивал кабину. Сначала он тер мягкой тряпочкой лакированные деревянные стены, потом священнодействовал с медной рукояткой. Войти в его лифт – все равно что занять место в вагоне «Восточного экспресса» или – если задрать голову и полюбоваться фреской в стиле Возрождения на потолке – вознестись на небеса в царском саркофаге.

Современный лифт обходился бы владельцам гораздо дешевле. Но как верно оценить приветствие, почтительное внимание? Сколько стоит терпение человека, который деликатно гасит конфликты соседей, какова реальная значимость того, кто озаряет ваше утро учтивым словом, сообщает о погоде, помнит дни рождения, приглядывает в ваше отсутствие за квартирой, самим своим присутствием поднимает вам настроение, особенно когда впереди одинокая ночь? Лифтер – гораздо больше чем профессия, скорее это жреческий сан.

Вот уже тридцать девять лет все дни Дипака походили один на другой. Часы после утренней суматохи и до приближения вечера он проводил за своей конторкой в вестибюле. Встретив посетителя и заперев за ним дверь, он вел его в лифт. Кроме того, он принимал посылки и дважды в день протирал большое зеркало в вестибюле и стеклянные панели кованой двери. В 18:15 Дипак передавал бразды правления королевством своему сменщику Ривере. Потом спускался в подвал, снимал белую рубашку, фланелевые брюки и сюртук, клал на полку фуражку, снова надевал повседневную одежду, зачесывал назад волосы, бросал взгляд в зеркало и брел к станции метро.

«Вашингтон-сквер» – немноголюдная станция, поэтому Дипаку всегда удавалось сесть, чтобы вскоре, на станции «34-я улица», вежливо уступить место первой же вошедшей в вагон даме. На «42-й улице» место освобождалось, и Дипак снова садился, разворачивал газету и изучал новости до самой своей остановки – «116-я улица». Затем шел пешком семьсот метров до своего дома. Таков был его неизменный утренний и вечерний маршрут – и под летним солнцем, и под осенним дождем, и в снегопад, обрушивавшийся с зимних небес.

В 19:30 он здоровался с женой и ужинал вместе с ней. За тридцать девять лет Лали и Дипак изменили этому правилу один-единственный раз. Лали было тогда двадцать шесть, у нее начались родовые схватки, и чуть живой от страха Дипак, сидя с ней рядом в фургоне «скорой помощи», сжимал ее руку. Тот день должен был стать чудеснейшим в их жизни, но он завершился трагедией, и они никогда об этом не заговаривали.

Каждый второй четверг Лали и Дипак устраивали романтический ужин в одном ресторанчике в Эль Баррио – Испанском, или Восточном, Гарлеме.

Дипак любил свое размеренное существование не меньше, чем жену. Но однажды вечером, в тот самый момент, когда он садился за стол, эта размеренность была нарушена.

Самолет «Эйр Индия» приземлился в аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди. Санджай встал, снял с багажной полки свою сумку и поспешил в рукав, радуясь тому, что первым выходит из самолета. Почти бегом промчался по коридорам и выскочил в большой зал перед самыми кабинками иммиграционной службы. Один из чиновников принялся весьма нелюбезно допрашивать его о причинах приезда в Нью-Йорк. Санджай объяснил, что прибыл сюда учиться, и предъявил приглашение своей тетушки, поручившейся за его платежеспособность. Вместо того чтобы изучить бумагу, чиновник стал рассматривать самого Санджая. Это был ответственный момент: неприглянувшегося иностранного гостя запросто могли препроводить в помещение для допросов, а потом отправить восвояси. Но Санджаю повезло: чиновник шлепнул ему в паспорт штамп, что-то пробубнил насчет необходимости соблюдать срок пребывания на американской земле и велел идти дальше. Санджай забрал с транспортера свой чемодан, миновал таможню и зашагал к условленному месту встречи – туда, где водители лимузинов ожидали своих пассажиров. Один из них держал в руках табличку с его именем. Забрав у Санджая багаж, он отвел его к машине.