Дэвид Солой - Каков есть мужчина

– Вы найти девушек?

Вопрос смущает его, и он мнется, не зная, что сказать.

– Нет? – удивляется она. – Вам это должно быть легко, я думаю.

– Ну, вообще мы встретили одних, – говорит Фердинанд.

– Вам нравятся девушки?

Хотя вопрос обращен к Саймону, отвечает на него Фердинанд:

– Да. Очень даже.

– А вам?

Прежде чем ответить, Саймон нервно затягивается сигаретой.

– Да, – говорит он.

Она изучает его хмурый профиль, а он тем временем напряженно смотрит на стол, словно стараясь запомнить все, что на нем находится.

Пакет молока – mléko – очень простого дизайна.

Его «Филип Моррис» с надписью о вреде для здоровья на немецком.

Ее «Петра» в бумажной пачке с красной полоской.

Зажигалка «Крикет».

– Вы очень симпатичный мальчик, – говорит она.

Стеклянная пепельница, полная окурков.

Пластиковая миска с ломтиками черствого хлеба.

– Когда я была молодая, – говорит она, – мне бы очень хотелось встретить такого симпатичного мальчика.

Тарелочка с желтоватым маслом.

«Когда я была молодая…»

И она рассказывает им о своей молодости.

Оказывается, она вовсе не чешка. Она родилась в Сербии. Они с мужем познакомились в Югославии, как тогда называлась эта страна, куда он приехал в составе футбольной команды. Она работала на высокой должности в местном спортивном клубе, который занимался этой командой. Светловолосая, голубоглазая, говорливая, живая, она провожала его команду в столовую и ездила с ними на матчи в одном автобусе.

С гордостью она говорит, что ее муж был одним из лучших игроков в команде. Первый раз они занимались любовью в парке ночью. Ведь она в то время еще жила у родителей. А он – в общежитии со своей командой. Куда еще им было пойти?

– Мы были молоды, – говорит она. – А когда вы молоды… Да. – Она закуривает, вздыхает и говорит отрывисто: – Я была молода, но это не был первый раз для меня.

– Не первый? – Фердинанд, похоже, заинтересовался.

И она рассказывает им, как потеряла девственность с инструктором по плаванию в молодежном лагере в Италии, когда ей было пятнадцать.

– Он был старше меня, – говорит она. – Это было приятно, вы понимаете.

Саймон сидит, ссутулившись, и курит, как будто не слушая.

– Это приятно, – говорит она ему, – первый раз с тем, кто старше.

И Фердинанд рассказывает ей, как его в том же возрасте соблазнила няня сестры, старше на десять лет, и как это было приятно.

– Да, – говорит она, и ее глубоко посаженные глаза серьезны. – Приятно.

– Это было приятно, – поправляет ее Фердинанд, довольный собой.

– Так всегда лучше всего, – говорит она. – С тем, кто старше, кто опытней. С тем, кто приятный.

Саймон сидит, ссутулившись, и курит, как будто не слушая.

– Вы понимаете меня?

Вопрос обращен к нему. Она хочет знать, понял ли он, что она сказала.

Они ждут, пока он скажет что-то – покажет, что понял, что услышал ее слова.

И тут где-то звонит телефон, в какой-то другой комнате. Она поднимается и устремляется туда в своем коротком желтом халатике, разгоняя облако сигаретного дыма. И они слышат, как она говорит с кем-то по телефону.

Утро они проводят, бродя по городу в поисках Шляпки. В поисках Шляпки от солнца под солнцем. Фердинанд прикидывает, где сейчас она может быть, в каких местах им лучше посмотреть, и готовится разыграть удивление, если она их увидит. Но вскоре затея уже кажется безнадежной. Город огромен, и достопримечательности ужасно рассыпаны по разным мощенным булыжником аллеям и незаметным маленьким паркам. Он пытается думать, как могла бы думать она, пытается поставить себя на место молодой женщины одного с ним возраста или на пару лет старше, не блещущей умом, которой часто докучают мужчины, женщины с бирюзовыми ногтями на ногах, собирающейся поступать на курсы секретарей… Австралийский паб? Они проводят там два часа, потягивая легкое пиво и почти не разговаривая.

Саймон, кажется, тоже поглощен мыслями.

Сидя в этом австралийском пабе, он представляет отношения людей в виде двух жидкостей, наливаемых в одну емкость. Страшные взрывы, думает он, довольный тем, какую аллегорию нашел для выражения своей первичной идеи, или мгновенное замораживание – это наихудшие формы реакции. А неспособность к смешению – самая обыкновенная. А любовь?

Карен Филдинг

Что ж, любовь, думает он, это вот что такое: вспышка в глубине двух жидкостей, смешивающихся так, что они кажутся одной прозрачной жидкостью.