Гостьи обернулись к Мариам, ожидая ее ответа. Она могла попросту ответить «да», и эта минута миновала бы, но почему-то она почувствовала тайную вину, словно самозванка. По какому праву она станет высказываться? Она сама давно живет в разлуке со своей культурой, она никогда не ощущала себя внутри этой культуры. Почему-то, по неведомой ей самой причине, она никогда не чувствовала себя дома на «старой родине» и в другой стране тоже, потому-то, может быть, лучшими ее подругами стали три эмигрантки, Даниэла, Кари и Каллиста, – тоже аутсайдеры, тоже такие с рождения.
– Согласна, Мари-джан? – повторила Фара, а Мариам так и стояла в дверях кухни с миской салата в руках и пыталась понять, не обусловлено ли каждое решение, какое она принимала в жизни, желанием ни к чему не принадлежать.
Зиба сказала Мариам, что на этот раз хочет приготовить ко дню Прибытия что-то новое.
– Все эти иранские блюда уже немного приелись, – сказала она. – Не подать ли нам суши?
– Суши? – Мариам подумала, что ослышалась.
– Можно заказать из ресторана в Тоусоне, у них есть доставка.
– Да, но… – пробормотала Мариам.
– Для родителей и братьев возьму роллы «Калифорния». Сырую рыбу они, разумеется, есть не станут.
– Но в «Калифорнию» кладут крабовое мясо, – напомнила Мариам.
– О, эти запреты давно уже никто не соблюдает! На прошлое Рождество жена Хассана угощала омаром.
«Но как же Дональдсоны? – вертелось у Мариам на языке. – Дональдсоны умрут с горя, лишившись аутентичной ближневосточной кухни!»
Вслух же она сказала только:
– Предупреди меня, что я должна принести.
– Бутылка саке была бы кстати, – сказала Зиба.
Мариам засмеялась, но Зиба нет. Похоже, настроена всерьез.
Мариам собиралась в этот год присутствовать на празднике. Она строго поговорила сама с собой. Это была трусость, теперь-то она понимала, уклониться от праздника в прошлом году. Очевидно, чужое мнение все еще слишком много для нее значило. А могла бы, в своем-то возрасте, отмахнуться: «Ну и что, пусть даже и выйдет слегка неловко».
Она заранее выбрала наряд, пожалуй, чересчур об этом хлопотала, и посоветовалась с продавцом в винном магазине, какой взять сорт саке. Накануне праздника что-то мешало ей уснуть. Мариам казалось, она вовсе глаз не сомкнула, однако в какой-то момент ей приснился сон, значит, хоть ненадолго она забылась. Ей снилось, будто она снова ходит в начальную школу и ее класс разучивает песенку цыплят; «куд-куд-кудах», распевали они детскими тонкими мультяшными голосами, а Дэйв смотрел и укоризненно качал головой, Дэйв в его нынешнем возрасте, с седыми кудрями и набрякшими веками. «Горюет ребенок», – сказал он, и она проснулась, досадуя на саму себя за столь очевидный сон. На радиочасах 3.46. После этого она лежала и смотрела, как сменяются цифры: четыре часа, полпятого, пять. И тогда она поднялась.
Возможно, это из-за бессонной ночи утро прошло как в тумане. Было приятное воскресенье, необычно прохладное для августа, следовало бы поработать в саду, но вместо этого Мариам медлила, читая газеты. Потом дочитала отложенный накануне роман, хотя не помнила толком начало и нисколько не интересовалась развязкой. И вдруг уже полпервого. Как такое могло произойти? В час начинался праздник. Она поднялась, сложила газеты и пошла наверх переодеваться. Зиба уже, должно быть, выставляет подносы с суши и специально купленные палочки. Ее братья выковыривают фисташки из огромной, украшенной американскими флагами пахлавы, и Зиба отгоняет их и зовет на помощь невесток: пусть присмотрят за мужьями. Все крутятся под ногами, болтая на смеси английского и фарси, порой их путая, кто-то по ошибке обращается к Сьюзен на незнакомом девочке языке. Такие шумные люди, эти иранцы, намного шумнее, чем Дональдсоны, сказал ей однажды Дэйв. Мариам видела его правоту, и все же ей казалось, что Дональдсоны… более хвастливы, больше рекламируют себя. Они были уверены, что их события – годовщины, дни рождения, даже сгребание листьев – имеют такое значение, что весь мир только и мечтает присоединиться к их празднику. Да, именно против этого она ощетинивалась – против притязаний на чересчур большую долю вселенной.
– Помнишь ночь, когда привезли девочек? – сказала она когда-то Дэйву. – Твоя семья заполонила весь аэропорт. Наша в уголке жалась.
Она старалась говорить без нажима. Это ведь всего лишь дружеский разговор, философская дискуссия, а не ссора. Но в глубине души она чувствовала некоторую досаду.
Читать дальше