Эдвард Докс - Каллиграф

С тем же успехом я мог бы признаться, что заключил сделку с дьяволом. Это не так уж трудно – немного социального нигилизма, стойкое нежелание жениться – а кроме того, моя работа. Если вы проведете небольшое исследование, вы выясните, что большинство человеческих профессий имеет своих святых покровителей; но из всех искусств в мире только у каллиграфии патроном является демон. Его имя Титивиллюс. И он злобный, маленький ублюдок.

Представьте себе средневековый монастырь, расположенный где-нибудь высоко в горах, допустим, в Пиренеях, с огромными сводчатыми воротами и грозной стеной из белого камня. В конце огороженного двора стоит башня. Поднявшись по винтовой лестнице, вы можете попасть в большую круглую комнату. Это скрипторий. Его устраивают наверху – поближе к свету и подальше от сырости. И здесь, на табуретах, склонившись над рабочими столами, расставленными в форме подковы, окружающей центральное место старшего писца – армария, сидят монахи.

В правой руке у них перья, в левой они держат ножи. Они работают молча, и единственный звук, который раздается здесь, – это дыхание и постоянное поскрипывание перьев по пергаменту. Несмотря на то, что скрипторий находится наверху, света мало, и самые старшие из братьев щурятся, всматриваясь в текст. Но о том, чтобы развести огонь или зажечь свечи, не может быть и речи, ведь безопасность редких и священных рукописей намного важнее земного комфорта монахов.

Время от времени один из братьев поднимает руку, чтобы дать знак армарию – ему нужны новые перья, склянка чернил или чистые листы пергамента. Нож, самый драгоценный инструмент, используется, чтобы приколоть к столу неровную страницу, а также для заточки перьев (отсюда и пошло название «перочинный нож»); но время от времени, прикусывая губу, каждый монах вынужден браться за нож, чтобы исправлять допущенные ошибки.

Ради этих ошибок и живет Титивиллюс.

Это демон-коротышка, весьма низкого ранга, с круглым животом и нахальной, морщинистой физиономией. Днем он обычно прячется в темных углах скриптория, иногда сидит на мешке, в который складывает свои трофеи, иногда чешет остроконечные уши или ковыряет в носу кривыми пальцами. Но что бы он ни делал, он постоянно наблюдает, он всегда настороже. Больше всего он любит те ошибки, не замеченные ни монахами, ни корректорами и оставшиеся в новой рукописи неисправленными. Потом они будут воспроизводиться следующими поколениями писцов; существенные описки, из-за которых каллиграфу приходится заново начинать страницу, также радуют демона – потому что они задерживают Слово Господа.

Каждый вечер, когда становится так темно, что монахи уже не могут писать и покидают скрипторий, отправляясь к вечерне, Титивиллюс тщательно собирает все ошибки в свой мешок и тащит их в ад, чтобы представить дьяволу и занести каждый грех в специальную книгу – против имени монаха, ответственного за совершение ошибки. Эта книга будет прочитана в день Страшного суда.

Такое удручающее (и можно сказать, несправедливое) положение дел оставалось неизменным около тысячи лет – пока Возрождение не засияло по всей Европе и положение каллиграфов стало меняться от плохого к худшему. К началу XIV века монахи столкнулись с необходимостью бешено ускорять темп работы. Иначе они уже не могли удовлетворять стремительно растущий спрос на рукописи со стороны университетов, которых становилось все больше и больше. Тогда монахи, обезумевшие от этой гонки, стали искать способ избежать ответственности за возрастающее количество ошибок в работе, а значит, и за свои подвергающиеся опасности души.

Тут Титивиллюс и увидел шанс для себя.

Он предложил переписчикам священных текстов вечную сделку: личное освобождение от грехов в обмен на тайное соглашение, гарантирующее, что количество ошибок будет продолжать стремительно расти. Поскольку количество ошибок и так уже вышло из-под контроля, монахи с удовольствием согласились.