Кэтрин Бу - В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая

Одноногую женщину Абдул знал с того самого дня, как его семья приехала в Аннавади. Это было восемь лет назад. Знакомство с ней было неизбежным, ведь ее жилище отделял от хижины Абдула лишь тонкий лист фанеры. Уже тогда ее запах был неприятен мальчику. Несмотря на бедность, одноногая умудрялась каким-то образом приобретать духи и обильно поливалась ими. Мать Абдула, пахнувшая грудным молоком и жареным луком, не одобряла такой страсти к парфюмерии.

В тяжелые минуты, подобные нынешней, Абдул всякий раз приходил к выводу, что его мать Зеруниза права в большинстве своих суждений. С детьми она была нежной и веселой. Единственным серьезным недостатком, по мнению ее старшего сына Абдула, была ее любовь к грубым и вычурным ругательствам, к которым она часто прибегала во время споров и перепалок. Вообще-то в мусорном бизнесе принято вести торг, не особо стесняясь в выражениях. Но Абдулу казалось, что мать уж слишком смакует проклятия, переходя границы общепризнанных норм.

– Жалкий прощелыга с усохшими мозгами! – насмешливо кричала она в притворном раже, – ты думаешь, мои дети будут голодать, если ты не принесешь своих жалких банок? Нет, мне просто следовало бы снять с тебя штаны и порезать на колбасу то немногое, что ты в них прячешь!»

И это вырывалось из уст женщины, выросшей в далекой деревне, в строгости и благочестии, где девушки ходят с ног до головы укутанные черными накидками.

Абдул считал себя «на девяносто процентов старорежимным и консервативным» и не стеснялся упрекать мать:

– Что бы сказал твой отец, если бы услышал, как ты ругаешься на улице?

– Он бы, конечно, был вне себя, – ответила как-то раз Зеруниза. – Но ведь он выдал меня за больного, неспособного обеспечить семью человека. Просто поспешил сплавить дочь из дому. Если бы я всю жизнь сидела тихо, как моя мать, не высовываясь из дому, мы все бы пошли по миру.

О недостатках отца, Карама Хусейна, Абдул не решался говорить вслух. С одной стороны, он, вроде, слишком хворый, чтобы сортировать мусор, но с другой, достаточно здоровый, чтобы без конца «подкатывать» к жене. Он вырос среди ваххабитов, выступающих против контроля над рождаемостью. Зеруниза рожала десять раз, и девять из детей выжили.

Каждый раз во время беременности женщина утешалась тем, что производит на свет «рабочую силу», которая будет кормить ее в старости. Но Абдулу-то нужно было тянуть на себе всю эту компанию уже сейчас! Поэтому он нервничал, совершал ошибки, платил втридорога за никому не нужные отходы.

– Не спеши, – мягко советовал ему отец. – Не доверяй одним лишь весам. Принюхивайся, прислушивайся, проверяй на вкус то, что тебе приносят. Поскреби кусок металлолома ногтем, постучи по нему – звук подскажет, из какого материала сделан тот или иной обломок на самом деле. Пожуй кусочек пластика, чтобы понять его качество. Если это жесткая пластмасса, разломи и понюхай. Свежий запах говорит о том, что полиуретан высокого качества.

Абдул освоил эту науку. Через год кропотливой работы семье уже вполне хватало на пропитание. Еще через год – соорудили некое подобие дома. Фанеру заменили на листы алюминия, попавшиеся среди приобретаемого лома, а чуть позже даже возвели стену из бракованных кирпичей. Благодаря этому жилище Абдула стало чуть ли не самым крепким и роскошным среди других трущоб. С возведением «капитальной» перегородки он испытал целую бурю различных чувств. Во-первых, гордость. Во-вторых, страх: боялся, что кирпичи окажутся настолько плохого качества, что стена быстро развалится. И в третьих – облегчение. Наконец можно расслабиться и пощадить свой слух и нервы: от Одноногой, принимавшей у себя любовников, пока ее муж сортировал где-то горы мусора, семью Абдула теперь отделяла восьмисантиметровая преграда.

В последние месяцы он почти не видел и не слышал ее. Она заявляла о себе, только когда ковыляла мимо него на металлических костылях, направляясь на рынок или в общественную уборную. Костыли, видимо, были коротковаты, потому что она ходила, отвесив заднюю часть и забавно покачивая ею. Окружающих это всегда потешало. Еще больший восторг вызывала у всех ее яркая помада. «Неужели она так красится только чтобы пройтись до туалета?» – недоумевали соседи. Иногда она красила губы в ярко-оранжевый цвет, а временами в пурпурно-красный. Шутили, что она залезла на дерево джамбулана [3]рядом с отелем «Лила» и сожрала все плоды с него.

Одноногую звали Сита. У нее была прекрасная кожа. И хотя это качество женщин обычно высоко ценится, в данном случае перевесило врожденное уродство – одна нога у нее была сильно короче другой. В результате на рынке невест девушка не представляла практически никакой ценности. Ее родители-индуисты поспешили выдать дочь за первого и единственного жениха, который к ней посватался. Это был старый, некрасивый, бедный работяга-мусульманин. Мать Ситы как-то сказала о нем, скорчив недовольную гримасу: «Он полуглухой, но кто же еще на ней женится?» Муж переименовал ее в Фатиму, и от этого по определению несчастливого брака родились три худеньких девочки. Самая слабая и больная из них утонула дома в ведре. Фатима не очень переживала по этому поводу, в связи с чем в квартале ходили нехорошие слухи. Через несколько дней после несчастья Фатима снова появилась на людях. Так же, как и раньше, она виляла бедрами и так же бесстыдно рассматривала мужчин, гордо подняв свое веснушчатое лицо и устремив на них наглый взгляд.