Роберто Боланьо - Фотографии

Это для поэтов, для поэтов Франции, думает затерявшийся в Африке Артуро Белано, листая что-то вроде фотоальбома, где поэзия на французском языке воздает должное самой себе, вот сукины дети, думает он, сидя на полу, словно сделанном из красной глины, но пол этот никакой не глиняный, в нем нет даже намека на глину, и тем не менее он красный, скорее даже медно-красный, хотя в полдень становится желтым, Белано сидит, положив книгу между ног, толстую книгу в девятьсот тридцать страниц, то есть можно сказать в тысячу или почти в тысячу, в твердом переплете, «Современная французская поэзия после 1945 года», составленную Сержем Брендо, изданную «Бордасом», сборник небольших статей обо всех поэтах, пишущих по-французски в разных странах мира, во Франции или Бельгии, Канаде или Магрибе, в Африке или на Ближнем Востоке, что слегка умаляет значение того чуда, что я нашел эту книгу здесь, думает Белано, ведь если в нее включены и африканские поэты, понятно, почему несколько экземпляров проделали путь до Африки в чемоданах тех самых поэтов либо в чемоданах какого-нибудь книготорговца-патриота (своего языка), ужасно наивного книготорговца, хотя остается чудом то, что некий экземпляр кто-то забыл именно здесь, в покинутой людьми и Богом деревне, где остался только я один да призраки суммистов, [1]и вообще тут мало что осталось, кроме книги и изменчивых красок земли, и это занятно, поскольку земля и вправду через какие-то промежутки времени меняет свой цвет, по утрам она темно-желтая, в полдень – желтая с эдакими каннелюрами из воды, да, из затвердевшей и грязной воды, а потом никто уже не захочет на землю и взглянуть, думает Белано, глядя на небо, по которому плывут три облака, как три знака на синем лугу, на лугу догадок или на лугу мистологий, [2]и удивляется нарядности облаков, которые плывут вперед несказанно медленно, он рассматривает фотографии, поднеся книгу к самым глазам, чтобы оценить эти лица, каждый изгиб, каждую судорогу, хотя это слово вряд ли здесь подходит, и тем не менее оно очень даже подходит, у Жана Пероля, например, лицо такое, будто он слушает анекдот, или вот Жеральд Невё (которого он прежде читал): его словно ослепило солнце либо он попал в чудовищное смешение июльской и августовской жары, а это способны вынести только негры или немецкие и французские поэты, а вот Вера Фейдер, которая держит и гладит кошку так, словно держать и гладить – это одно и то же, думает Белано, а вот Жан-Филипп Салабрёй (которого он прежде читал), такой молодой, такой красивый, похожий на киноактера, и он с ухмылкой смотрит на меня из смерти, говоря мне или тому африканскому читателю, которому принадлежала эта книга, что тут нет никакой загадки, что духовные блуждания бесцельны и тут нет никакой загадки, и потом Белано закрывает глаза, но не смотрит на землю, потом открывает их и переворачивает страницу, а вот и Патрис Кода с лицом человека, который колотит свою жену, да что я говорю – жену, нет, невесту, а вот Жан Дюбак с лицом банковского служащего, грустного и мало на что надеющегося банковского служащего, к тому же католика, а вот Жак Арнольд с лицом управляющего тем же банком, где работает бедный Дюбак, а вот Жанин Мито, у нее большой рот, очень живые глаза, это женщина средних лет, с короткими волосами и длинной шеей, выражение лица выдает тонкое чувство юмора, а вот Филипп Жакоте (которого он прежде читал), тощий, с лицом хорошего человека, хотя, возможно, думает Белано, это скорее лицо хорошего человека, которому не стоит слишком доверять, а вот Клод де Бюрин, воплощение Аниты Сиротки, [3]даже платье, вернее, та часть платья, которую позволяет увидеть фотография, это точь-в-точь платье Аниты Сиротки, но кто такая эта Клод де Бюрин? – спрашивает себя вслух Белано, который остался один в африканской деревне, откуда все ушли или где все поумирали, он сидит, согнув колени, а его пальцы с неправдоподобной скоростью перелистывают страницы «Современной поэзии» в поиске сведений про эту поэтессу, и наконец, отыскав их, он читает, что Клод де Бюрин родилась в 1931 году в Сен-Леже-де-Винь (Ньевр) и что она является автором «Писем в детство» («Ружери», 1957), «Хранительницы» («Солнце в голове» – хорошее название для издательства, – 1960), «Фонарщика» («Ружери», 1963), «Бедер» («Либрери Сен-Жермен-де-Пре», 1969), и нет больше никаких биографических сведений, как будто в возрасте тридцати восьми лет, после публикации «Бедер», Анита Сиротка исчезла с лица земли, хотя автор или авторша статьи говорит про нее: