Хелен Браун - Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут

Спустившись вниз, я приняла душ в компании большого таракана. Несмотря на то что вода текла еле-еле, под конец я решила, что это был лучший душ в моей жизни.

Я с интересом узнавала, в каких незамысловатых условиях Лидия жила неделями, а то и месяцами. Моя комната была точной копией ее: кровать представляла собой матрас на листе фанеры, длины которого хватило бы десятилетнему мальчику. Но облагороженный домашними простынями и подушкой для путешествий, он стал выглядеть невероятно манящим. После целого дня в трясущемся фургоне я была рада опуститься на что-нибудь неподвижное.

Лидия принесла чай – такой горячий и крепкий, что он без труда сошел бы за суп. Помявшись, я вытащила из чемодана маленький сверток и протянула дочери.

– Ух ты! – воскликнула она, разворачивая майку со стразами, которые блеснули в потемках. – Кельвин Кляйн! Потрясающе!

Ее радость при виде кричащей отделки топа была для меня как бальзам на душу.

Вскоре Лидия пожелала мне спокойной ночи, поцеловала и сказала, что я могу стучаться к ней в любое время, если мне что-нибудь понадобится. Оставшись наедине со своими мыслями, я с улыбкой прислушивалась к электронному пиканью, доносившемуся из ее комнаты. Даже в далеком монастыре Лидия не изменила своим привычкам: забывала включить будильник и неловко спотыкалась о раскиданные вещи. От этой мысли мне становилось теплее.

Тем временем на джунгли опустилась чернильная ночь. Я наивно полагала, что с ее приходом в монастыре воцарится тишина, но вместо этого послышались гипнотические переливы мужского пения. Тягучие звуки уносили меня в прошлое, сквозь поколения, к предкам, жившим до наступления индустриальной революции, эры Просвещения и Ренессанса.

Когда пение смолкло, ему на смену пришла какофония джунглей. Опустившись на кровать, я слушала сверчков (которые были представлены несколькими видами), птиц, лягушек, собак и огромное количество других существ, которые кричали, верещали, хрюкали, щелкали, свистели, крякали и щебетали. Перекрикивая друг друга, они завершили начатое мужским хором и унесли меня во времена, когда перспектива встретиться со злыми духами была пугающе реальной.

Через некоторое время я поняла, что под эту жуткую симфонию мне не уснуть, и полезла за ай-фоном. Едва я его включила, как на экране появилась фотография Джоны, свернувшегося беретом на голове у Филиппа. Телефон работает – какое облегчение! На секунду мне действительно показалось, что я провалилась в другое столетие.

При свете налобного фонарика я выудила из сумочки для туалетных принадлежностей беруши. Хвала небесам, что я не забыла взять с собой эти оранжевые затычки, предохраняющие от безумия! Потом я посчитала батончики. По два на ночь. Я надеялась, что они помогут мне дожить до конца путешествия. Если же нет, просто начну относиться к монастырю как к диетическому лагерю.

Копаясь в чемодане, я почувствовала себя перестраховщицей. До сих пор мне не пригодилось почти ничего из того, что я с собой привезла. Пропитанную пестицидами сетку я натянула на окно на случай, если Лидия слишком оптимистична по поводу комаров. Но браслеты от насекомых, перчатки, гольфы и шляпу с сеткой тащить из Австралии явно не стоило. Слабительное с закрепительным тоскливо позвякивали в нераспечатанных пузырьках. Я уже почти надеялась на встречу с клещами, чтобы хоть прибор для их удаления не провалялся всю поездку на дне сумки.

Впрочем, подумала я, осторожно опускаясь на кровать (вдруг она не такая крепкая, как кажется?), путешествие только начинается. Кто знает, что может пойти не так? Беруши не спасали меня от ночного концерта в джунглях, но я слишком устала, чтобы обращать на него внимание.

Едва я уснула, как меня разбудил долбящий по дереву дятел. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить – это не птица добывает себе завтрак, а монахи бьют в барабаны, приветствуя новый день. Вскоре они запели, и у меня по спине побежали мурашки. Сплетаясь в созвучия, которым позавидовал бы и Арнольд Шёнберг [29], их красно-коричневые голоса плыли над навесом джунглей. Казалось, эти напевы принадлежали другому миру. Наверное, так звучал бы косяк рыб, если бы рыбы умели петь.

Сквозь шторы просочился розовый свет. За последние тридцать лет я где только не бывала, исполняя свой материнский долг – на вершине радости в родильной палате и в бездне отчаяния у могильной плиты, – но оказаться в далеком монастыре на Шри-Ланке никак не ожидала.