Тимур Вермеш - Он снова здесь

Итак, на первый, безусловно несовершенный, взгляд положение дел выглядело следующим образом.

1. Турок все-таки не пришел нам на помощь.

2. Ввиду семидесятой годовщины операции “Барбаросса” имелось множество публикаций именно об этом аспекте немецкой истории. Причем кампания изображалась преимущественно в негативном свете. Повсеместно утверждалось, будто поход не был победоносным, а вся война не была выиграна.

3. Я действительно считался мертвым. Мне вменялось самоубийство. Действительно, припоминаю, что теоретически упоминал о подобной возможности в доверенном кругу, и признаю, что мне недостает воспоминаний о нескольких часах безусловно сложного периода времени. Однако достаточно было поглядеть на меня, чтобы признать факты.

Неужели я мертв?

Впрочем, чего еще ждать от наших газет! У них полуглухой записывает донесение слепца, деревенский дурачок его правит, и все это переписывают их коллеги из других печатных домов. Любую историю заново заливают все тем же выдохшимся наваром лжи, и это “чудное” варево подают наивному народу. Впрочем, в данном случае я вполне был готов проявить снисхождение. Все же редко судьба столь примечательным образом вмешивается в ход своего же собственного механизма, и это трудно осознать даже наисветлейшим умам, что уж говорить о посредственных индивидуумах из числа так называемых глашатаев общественного мнения.

4. Но что касается всех прочих аспектов, то тут следовало уподобить мозг желудку кабана. Ошибочные оценки прессы относительно военных, военно-исторических, политических и вообще любых тем вплоть до экономики, допущенные по полной неосведомленности или по злому умыслу, – все это следовало игнорировать, иначе мыслящий человек рисковал потерять рассудок перед лицом огромной напечатанной глупости.

5. Или же заполучить язву желудка – с такой безбожной тупостью стряпали тебе измышленную картину мира сифилически деградировавшие мозги оголтелой прессы, по всей видимости, лишенной всякого государственного контроля.

6. Немецкий рейх сменила некая “федеральная республика”, руководство которой, судя по всему, было в руках женщины (“федеральной канцлерши”), впрочем, ранее ее возглавляли и мужчины.

7. Опять появились разные партии и, как следствие, их неизбежные непродуктивные перебранки. Никак не истребимая социал-демократия вновь бесчинствовала на шее многострадального немецкого народа, прочие союзы каждый на свой лад вновь паразитировали на народном богатстве, но озадачивало, что похвала их, с позволения сказать, “работе” по большей части отсутствовала даже в этой лживой и, казалось бы, благорасположенной к ним прессе. Зато не прослеживалось никакой деятельности НСДАП, и поскольку нельзя было исключить ее поражения в прошлом, то, вероятно, страны-победительницы осложнили работу партии, а может, и вынудили ее уйти в подполье.

8. “Народный обозреватель” не был доступен повсеместно, по крайней мере в киоске моего чрезвычайного либерального торговца он отсутствовал, равно как и любые иные национально ориентированные немецкие издания.

9. Территория рейха значительно сократилась, но нас окружали вроде бы все те же страны, и даже неуменьшенная Польша продолжала свое противоестественное существование, отчасти на бывшей территории рейха! При всей моей рассудительности я не мог в первый момент подавить определенное возмущение и выкрикнул в темноту ночного киоска: “Да далась мне вообще эта война!”

10. Рейхсмарка перестала быть платежным средством, но в то же время лелеянный мной план преобразовать ее в признаваемую всей Европой валюту был кем-то осуществлен, очевидно неразумным дилетантом из какой-то страны-победительницы. В настоящее время расчеты производились в искусственной валюте под названием “евро”, к которой относились с большим недоверием, как того и следовало ожидать. Кто бы это ни придумал, спроси он меня, я сразу бы это ему предсказал.

11. Похоже, царил частичный мир, хотя вермахт, как и прежде, вел войну, называясь ныне бундесвером и находясь, по всей видимости, в завидном состоянии благодаря техническому прогрессу. Если верить опубликованным цифрам, складывалась картина практически полной неуязвимости немецких солдат на поле брани, потери были единичны. Можно представить себе мою печаль, когда я со стоном вспоминал о своей трагической участи, о горьких ночах в фюрербункере, о том, как, скорбно согбенный над картами в ситуационном центре, я рычал, борясь с враждебным миром и судьбой. В ту пору на многочисленных фронтах истекали кровью более 400 тысяч солдат, и это только в январе 1945-го, но с великолепными современными войсками я без вопросов смел бы в море армии Эйзенхауэра, а орды Сталина на Урале и Кавказе раздавил бы, словно опарышей. Это была редкая по-настоящему добрая весть, из тех, что до меня добрались. Грядущий захват жизненного пространства на севере, востоке, юге и западе обещал с новым вермахтом успехи не меньшие, чем со старым. Насколько я понял, это было результатом реформы, проведенной недавно неким молодым министром, который, очевидно, обладал размахом Шарнхорста [14], но был вынужден покинуть пост из-за интриг столь же завистливых, сколь и узколобых университетских ученых. Похоже, дела обстояли все так же, как некогда в Венской академии, куда я, исполненный надежд, подавал эскизы и рисунки: мелкие и раздираемые завистью душонки по-прежнему давили свежий и бесстрашно гордый гений, не в силах вынести, что его блеск с удручающей ясностью затмевает тление их собственного жалкого огонечка.