Тимур Вермеш - Он снова здесь

– Не могу быть уверен на сто процентов, – отозвался я, – но я тоже об этом читал, как и господин Завацки.

– Ну? – обернулась дама Беллини к Зензенбринку. – Доволен?

– Это часть моей работы – задавать неприятные вопросы, – нагло ответил тот.

– Итак, вопрос: что нам делать? – подытожила дама Беллини.

– А нужно ли нам вообще что-то делать? – трезво спросил Завацки.

– Согласен с вами, господин Завацки, – сказал я. – Точнее, я был бы с вами согласен, если бы речь шла только обо мне. Но если я ничего не буду делать, то вместе со мной пострадает и мое окружение. Господину Зензенбринку это, возможно, не помешает. – Я бросил в его сторону насмешливый косой взгляд. – Но я не хочу требовать жертв от вас и вашей фирмы.

– От нас и нашей фирмы я готова потребовать жертв в любое время, но не от наших акционеров, – сухо возразила дама Беллини. – Это значит: никакого интервью на наших условиях. Только на их.

– Но вы отвечаете за то, чтобы казалось наоборот, – сказал я и, догадываясь, что дама Беллини воспринимает приказы с куда меньшим энтузиазмом, чем Завацки, быстро добавил: – А так вы совершенно правы. Мы дадим интервью. Например, в “Адлоне”. За их счет.

– Ну у вас и идейки, – усмехнулся Зензенбринк. – В нашем положении мы вряд ли можем рассчитывать на гонорар.

– Дело в принципе, – ответил я. – Я не считаю, что мы должны разбазаривать народное достояние на журналистское отребье. Мне будет довольно, если они оплатят счет.

– А когда? – спросил Завацки.

– Как можно скорее, – справедливо заметила дама Беллини. – Например, завтра. Тогда они дадут нам день передохнуть.

Я согласился и добавил:

– А нам тем временем, кстати, следует улучшить нашу собственную работу с общественностью.

– То есть?

– Зря мы отдаем освещение событий на откуп нашему политическому противнику. Это не должно больше повториться. Следует выпускать собственную газету.

– Ага, надо думать, “Народного наблюдателя”? – издевательски спросил Зензенбринк. – Мы кинофирма, а не издательство.

– А почему обязательно газета? – вставил бронировщик отелей Завацки. – Сильная сторона господина Гитлера – динамические выступления. Все видео у нас есть, почему бы не выложить их на собственный сайт?

– Все прошлые выступления в высоком качестве – это будет плюс по сравнению с нарезками на “Ютьюбе”, – продолжила размышления дама Беллини. – И у нас будет платформа, если мы захотим объявить что-то особенное. Или высказать свою точку зрения. Хорошая мысль. Скажите интернет-отделу, чтобы подготовил несколько эскизов.

На этом мы закончили совещание. По дороге я заметил свет в своем кабинете. Надо было его выключить. Пока рейх не перешел полностью на регенеративные энергоресурсы, все это стоит дорогого топлива. В данный момент об этом никто не задумывается, но как все будут причитать через тридцать лет, когда нашему танку около Эль-Аламейна не хватит именно этой капли топлива для окончательной победы! Я открыл дверь и увидел фройляйн Крёмайер, бездвижно сидящую за своим рабочим столом. Лишь тут я осознал, что не поинтересовался ее самочувствием. Дни рождения, похороны, личные звонки – обо всем этом мне раньше напоминала Траудль Юнге [55], а теперь как раз фройляйн Крёмайер, но в данном случае это не работало.

Она ошеломленно смотрела на стол. Потом подняла глаза на меня.

– Знаете, что мне пишут? – еле слышно спросила она.

Меня до глубины души тронула эта телячья беспомощность.

– Мне очень жаль, фройляйн Крёмайер, – сказал я. – Мне-то подобные вещи легко вынести, я привык выдерживать нападки, когда выступаю за будущее Германии. Я сам несу полную ответственность, и непростительно, что политический противник вместо этого изводит мелких служащих.

– Вы тут ни при чем, – покачала она головой. – Это обычная мерзость “Бильд”. Как попадешь в эту гнусную газету с сиськами – все, охота начинается. Мне присылают фотки с членами, какие-то блевотные письма о том, что эти твари хотят со мной сделать, я и трех слов там не могу прочесть. Я уже семь лет “Вулкания семнадцать”, и все теперь в помойку. Ник опозорен. – Она грустно нажимала на одну и ту же клавишу. – Все, кончено.

Очень неприятно, когда нельзя принять решение. Вот была бы жива Блонди [56], я мог бы хоть погладить ее. Животное, в особенности собака, способно в такие моменты хорошо снять напряжение.

– Интернетом же не закончится, – продолжала она, глядя в никуда. – В сети-то хоть читаешь, что люди думают. А вот на улице… Можно только представить себе… Хотя я и представлять не хочу.