Тимур Вермеш - Он снова здесь

– А это еще почему?

– Ну, просто. Я дома тоже первым делом снимаю ботинки.

– А я, по-вашему, снимаю усы?

– Да я подумал…

– Ага. А есть ли здесь спортзал?

– Комната для фитнеса? У прошлых жильцов не было, но перед этим здесь жил член жюри одного кастинг-шоу, он поставил тренажеры вон в той комнате.

– Есть ли какие-то детали, о которых я должен знать?

– Какие, например?

– Соседи-большевики?

– Может, и были в тридцатые годы. Но потом они… но потом вы их… как бы это сказать?

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – помог я ему. – А еще что-нибудь?

– Ну не знаю…

У меня вдруг защемило сердце при воспоминании о Гели [79].

– Я не желаю селиться в квартире самоубийцы, – твердо сказал я.

– С тех пор как мы занимаемся этим объектом, здесь никто себя не убивал. Да и раньше тоже нет, – поспешно добавил маклер, – насколько мне известно.

– Квартира хорошая, – сухо сказал я, – цена неприемлема. Вы снижаете на триста евро, и мы заключаем сделку.

Я повернулся, чтобы идти. Было уже почти полвосьмого. Дама Беллини удивила меня, подарив после удачной премьеры билеты на оперу: давали “Нюрнбергских мейстерзингеров”, и она сказала, что сразу подумала обо мне. Она даже пообещала посмотреть оперу вместе со мной, чтобы доставить мне удовольствие, подчеркнув, что вообще-то не воспринимает Вагнера.

Маклер пообещал переговорить с хозяевами квартиры.

– Хотя скидки обычно не предусмотрены, – скептически добавил он.

– Все возможно, если твоим клиентом становится Гитлер, – уверенно сказал я и направился своей дорогой.

Стояла на удивление мягкая погода для конца ноября. Небо давно уже помрачнело, а вокруг гудел и шумел большой город. На какой-то момент мной вновь овладела прежняя лихорадочность, старая боязнь азиатских толп, желание срочно увеличить военный бюджет. Потом беспокойство сменилось хорошим чувством, что за последние шестьдесят лет катастрофа над нами все-таки не разразилась и Провидение выбрало верный момент для того, чтобы призвать меня, да еще оставило мне время хоть раз сходить на оперу Вагнера.

Я расстегнул пальто и спокойно шел по улицам. Ко многим магазинам подвозили большие связки еловых и сосновых веток. Когда суматоха немного утомила меня, я свернул в маленькую боковую улочку. Думая об улучшении каких-то деталей в моей передаче, я прошел мимо освещенного спортивного центра. Изрядная часть народонаселения находилась в отличной физической форме – правда, в основном почему-то женщины. Конечно, натренированное тело иногда облегчает роды, повышает защитные силы организма и здоровье матери, но, в конце-то концов, нашей целью не является выведение сотни тысяч солдат в юбках. Однозначно требуется повысить процент молодых мужчин в спортивных заведениях. В такие раздумья я был погружен, когда двое мужчин преградили мне дорогу.

– Эй ты, еврейская свинья, – сказал один.

– Думаешь, мы будем спокойно смотреть на то, как ты позоришь Германию? – сказал другой.

Я медленно снял шляпу и показал мое лицо в свете уличных фонарей.

– А ну смирно, подонки, – невозмутимо сказал я, – или вы кончите, как Рём!

Некоторое время все молчали. Потом второй выдавил сквозь зубы:

– Что ж ты за больная такая свинья! Сначала приделываешь себе это честное лицо, а потом наносишь Германии удар в спину!

– Больная и ненужная свинья, – сказал первый.

Его кулак с удивительной скоростью направился к моей голове. Я постарался сохранить осанку и гордость и не уклоняться от удара.

Это было как попадание пули. Никакой боли, только скорость, только мощное столкновение, и стена с тихим шелестом полетела на меня. Я пытался найти опору, что-то крепко ударило меня по затылку. Дом проскользнул мимо меня вверх, я на ощупь запустил руку в карман пальто, ухватился за билеты на “Мейстерзингеров” и вытащил их, в то время как удары все набирали силу. У англичан, наверное, новые пушки, что за убийственный ураганный огонь, стало так темно, и как только у них получается так метко стрелять, наш окоп, как конец света, я уже не знал, где мой шлем и где мой верный пес, мой Фоксль, мой Фоксль, мой Фоксль…

Первое, что я увидел, был резкий неоновый свет. А первое, что я подумал: надеюсь, кто-нибудь уже позаботился об армии Венка. Потом я осмотрелся, и аппараты вокруг меня подсказали, что беспокойство об армии Венка в настоящее время, пожалуй, не особенно актуально.

Рядом со мной находилась своеобразная стоячая вешалка, к которой крепилось много пластиковых мешочков. Их содержимое медленно стекало в ту мою руку, которая не была закрыта неподвижным гипсовым покрытием. Определить это было не так-то легко, потому что глаз на стороне гипса не открывался. Все это меня насторожило, поскольку производило впечатление крайне болезненных травм, однако я не ощущал никакой боли, кроме постоянного гула в голове. Я повернул ее, чтобы чуть лучше понять свое состояние, а затем осторожно приподнял, что сразу же повлекло за собой колющую боль в грудной клетке.