Джо Питерс - Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство

Вскоре после рождения Томаса папа и мама попытались исправить все раз и навсегда. Отец неохотно расстался с Мэри и постарался стать отцом всех шестерых детей (включая трех приемных), но не перестал бдитель но присматривать за мной. Испугавшись или получив от мамы, я прибегал и крепко хватался за него. И чем крепче я к нему привязывался, чем чаще искал у него защиты, тем больше это раздражало маму. Казалось, ее ненависть ко мне росла с каждым днем. Попытка воссоединения вскоре провалилась, и к моменту, когда мне исполнилось четыре года, мы с отцом практически постоянно жили у Мэри. Отчаянные попытки матери спасти свой второй брак рухнули, и она окончательно потеряла отца. Он подал на развод, и все что ей оставалось, – яростно обвинять нас при каждом человеке, готовом ее выслушать. Осмелюсь вас заверить, маме тогда многие сочувствовали. Но те, кто знал ее достаточно хорошо, нисколько не удивились бы тому, что отец выбрал Мэри.

Полный решимости освободить меня от власти матери, отец пришел в суд, чтобы заявить, что она никудышная мать и что меня опасно оставлять с ней. Были слушания в суде и разговоры со службами социального обеспечения, и папина сестра Мелисса как-то сказала мне, что начала верить в то, что отец слишком старается меня защитить и буквально помешан на этой идее. Никто в мире не мог представить, как мама на самом деле обращается со мной.

На каком-то этапе отношения моих родителей опустились до такого уровня, что отец убедил себя, будто Томас не его ребенок. Не думаю, что это правда, но кто-то, должно быть, рассказал, как видел маму с другим мужчиной. Отец стал недоверчив, и однажды эти подозрения так укоренились в его сознании, что он уже не мог от них избавиться. Наверное, он подсознательно хотел, чтобы мама тоже изменяла, – и ему не пришлось бы так переживать из-за собственного романа с Мэри. Или он надеялся, что мамина месть не заденет Томаса, если выяснится, что тот не его сын.

Я думаю, Мэри безумно любила отца, раз она терпела все происходящее и пыталась вернуть его даже после того, как моя мать родила ему еще двоих детей. Вернувшись к Мэри последний раз, теперь уже навсегда, папа пообещал развестись с мамой по причине нарушения ей супружеской верности, хотя я не представляю, как бы ему удалось это доказать. Мэри была очень взволнована, когда сообщила мне, что они с отцом собираются скоро пожениться и что мы втроем будем замечательной, счастливой семьей. Я был вне себя от радости и не мог дождаться момента, когда все уладится. Но всем взрослым, вовлеченным в эти перемены, пришлось пережить суровое и болезненное испытание.

Мэри вскоре тоже забеременела, добавив еще один этаж к зданию гнева и горечи в маминой голове. Эта последняя обида заставила ее преступить последнюю черту, и желание физической расправы над Мэри заняло все мамины мысли. И когда она нашла Мэри, то страшно ее избила, вкладывая в свои удары всю злость и обиду, как какой-нибудь головорез времен Дикого Запада. Я нисколько не преувеличиваю, рассказывая о том, какой сильной становилась моя мать, когда выходила из себя; тем, кому приходилось это видеть и испытывать на себе, казалось, что она одержима демонами.

Это избиение заставило Мэри переживать, она боялась перейти маме дорогу, равно как и разозлить ее еще сильнее. Иногда, оставаясь с Мэри, я по ошибке называл ее мамой, потому что видел ее именно такой – она гораздо больше была похожа на мою мать, чем кричащая и дерущаяся женщина, которая меня родила. Мэри тут же поправляла меня и просила называть ее «тетей Мэри». Она боялась, ведь если мама узнает об этом, то окончательно слетит с катушек, увидев еще одно доказательство того, что Мэри хочет украсть не только ее мужа, но и ее ребенка. Не то чтобы мама ревновала или хотела сама мной заниматься, она просто не желала, чтобы Мэри получала удовольствие и радость, забрав меня.

Пока бумаги по разводу медленно проходили по всем необходимым инстанциям, Мэри сменила фамилию на Питерс, чтобы мы стали настоящей семьей. Она даже стала носить обручальное кольцо, так как в то время большинство людей считали, что быть матерью-одиночкой – это позор.

Но тень маминого дикого, жестокого нрава всегда преследовала отца и Мэри, заставляя каждого переживать по-своему, постоянно оглядываться в ожидании внезапной атаки – оскорблений и драк. Мы с братом и сестрой были той неразрывной связью, которая не давала отцу окончательно сбежать от последствий глупой ошибки юности.