Харви Джейкобс - Американский Голиаф

Жизнь прекрасна. Я на своем месте. Часть планеты. Никто ничего не требует. Иногда качает, как в люльке. Встряхивает. Таково напоминание об Истоке – утешительное, однако тревожное. Время не в счет. Грохот надо мной не важен. Тайны подо мной безразличны. Я под надежной защитой. Прочной до бесчувствия. Окаменелая вечность. Наверное, сейчас усну. Или я сплю?

Джордж Халл дымился во сне. Он был сигарой, «Партагас эль сид короной», толстой, нежной и долго не сгорающей. Он с наслаждением превращался в мертвый пепел. Его превосходный аромат струился игривыми кольцами по улицам Бингемтона, Нью-Йорк, преломлялся цветом и дарил городу радугу.

Плоть протрубила побудку и тем испортила метаморфозу. Джордж проснулся, весь дрожа, – он лежал в кровати голый, без покрова и защиты. Перевел взгляд на Анжелику, свою субтильную жену. Воровка-одеялыцица. В их бежевое ватное одеяло она умудрилась завернуться целиком и гораздо больше напоминала сейчас сигару, чем он сам в том сне.

Джордж отметился в Анжелике предыдущей ночью, и меда, которым он ее наполнил, хватило бы на целый улей. «Может, где-то внутри что-то потихоньку происходит». Он задолжал ей младенца.

Анжелика дышала неглубокими короткими вздохами. Ее легкие представлялись Джорджу величиной со стручки гороха и способны были вбирать лишь тонкие струйки воздуха. Иногда Анжелика спала так тихо, что он встряхивал ее, проверяя, жива ли она вообще. Но в какой бы час он ее ни разбудил, Анжелика вскакивала: внимательна, заботлива, сердечна и готова ему услужить. Джордж орал на нее за то, что она спит слишком тихо и притворяется мертвой. Анжелика улыбалась, с усилием и смущенно просила прощения. Его ярость она путала с заботой.

При всей своей уязвимой грации, та же самая Анжелика заворачивалась в одеяло, и мужу приходилось растираться, чтобы как-то разогнать кровь. Он стоял голый, приседал и вытягивал руки, силясь дотянуться до первого холодного луча.

Снизу, где располагалась фабрика, доносился шум. Отец Джорджа Саймон Халл и младший брат Бен успели позавтракать и взяться за работу. Убежденные и прозорливые трудяги, они начинали день, когда совы лишь моргали, поглядывая на восход.

Джордж прижался ухом к стене комнаты брата. Замерзшая ушная раковина вспыхнула от шума бурлящего моря. Джордж сразу ожил. Он вышел в коридор настолько тихо, насколько это возможно для столь могучего мужчины, ибо под его крупными ногами стонали древние половицы. Анжелика запечатана сном – стерилизованные ягоды в банке под защитой стекла и воска.

Подойдя к двери, за которой спала его невестка, Джордж нежно, словно за женскую грудь, взялся за молочно-белую ручку. Дверь была ему другом. Она отворилась тихо, точно портьера.

Джордж не переставал удивляться, как две женщины могут быть столь разными. Тихая, тщедушная Анжелика, с ее скупым дыханием, и роскошная Лоретта, храпевшая, будто кузнечные мехи. Анжелика пахла свечкой. Лоретта испускала пары розовой воды – настолько густые, что они ошеломили бы видавшего виды капитана клипера.

Лоретта Халл что-то мычала себе под нос, челюсти медленно ходили из стороны в сторону, словно она жевала музыку. Рот открывался влажной соленой раковиной. Круглое лицо улыбалось – херувим с венчиком рыжевато-золотистых волос. Днем эти волосы укрощал тугой узел. Во сне они разметались, как дикий виноград, пролились струйками вина.

Днем и сама Лоретта была другая – неприступная дородная женщина, часто мрачная, как могила. Но в постели, ах, м-да, прекрасный остров. И хотя постель ее была наполовину пуста, Лоретта поделила одеяло на две равные части. Бену не приходилось просыпаться с синей трясущейся задницей и втянутыми яйцами.

Осмелев, Джордж подошел поближе. Поднял край шерстяного Лореттиного одеяла. Там были ноги, пальцы поджаты – десять перепуганных свидетелей его преступного раскрытия. Лоретта вздрогнула и мощно, как землетрясение, перевернулась на живот. Ночная рубашка задралась до пояса, и перед Джорджем предстал роскошный зад. Подняв одеяло повыше, он окинул взором сильные икры и ляжки. Между ног цвели пучки темно-рыжих волос. Божий сад. Джордж смотрел на сей ландшафт глазами древнего тролля.