Диана Чемберлен - Кровные узы, или История одной ошибки

– А еще что-нибудь она говорила?

Прежде чем я успел ответить, уши наполнили громкий гул и грохот, похожий на гром. Все остановились и оглянулись, как будто кто-то сказал: «Стоп-кадр!» Я подумал, может, это цунами, ведь мы находились так близко от берега. Я реально боюсь цунами. Как-то видел цунами по ТВ. Волна прямо глотала людей. Иногда я высовываюсь из окна своей спальни, смотрю на водную гладь, нет ли вдали огромной волны, которая может меня проглотить. Мне захотелось выбежать из церкви и помчаться прочь, но все стояли, не двигаясь.

Как будто заколдованные, запыленные церковные окна вспыхнули разноцветными огнями. Я увидел Деву Марию, и младенца Иисуса, и ангелов, а также лысого мужчину в длинной сутане, который держал в руке птицу. На всех лицах лежали разноцветные отблески, а в волосах Эмили сияла радуга.

– Пожар! – закричал кто-то на другом конце церкви, и сразу же несколько человек подхватили:

– Пожар, пожар!

Все пронзительно закричали и побежали мимо меня и Эмили, толкаясь и ударяясь о нас.

Огня я нигде не видел, поэтому мы с Эмили стояли на месте, получая толчки со всех сторон, и ждали какого-нибудь взрослого, который сказал бы, что надо делать. Я был уверен, что это не цунами. Эта мысль меня несколько успокоила, хотя чей-то локоть больно ткнул в бок, а кто-то другой наступил мне на ногу. Эмили прижалась к стене, чтобы никто из бегущих не мог дотронуться до нее. Я посмотрел туда, где совсем недавно Лейла разговаривала с мужчиной в очках, но ее там не было.

– Двери заклинило от огня! – раздался чей-то крик.

Я посмотрел на Эмили:

– Где твоя мама? – Мне пришлось кричать, чтобы перекрыть шум.

Мать Эмили была одной из тех взрослых на локине, надеясь на присутствие которых мама отпустила меня в церковь.

– Не знаю. – Эмили стала грызть ногти, как делала всегда, когда нервничала.

– Перестань. – Я отвел ее руку от лица.

Внезапно я почувствовал запах гари и услышал потрескивание, похожее на то, когда на берегу жгли костер. Эмили указала рукой на потолок, где завитки дыма обвивали балки.

– Нам надо спрятаться! – проговорила она.

Я кивнул, хотя вспомнил: мама не раз говорила мне, что от огня спрятаться нельзя. Надо убегать. Дома, под кроватью, у меня лежала специальная лестница, по которой я мог спуститься из окна вниз. Но в церкви я никогда не видел ни одной такой лестницы.

Все дальнейшее происходило очень быстро. Мальчишки подняли одну из длинных церковных скамеек. На счет раз-два-три они подбежали к большому окну, на котором была изображена мозаика с лысым человеком в сутане. Скамья разбила изображение, расколов стекло на тысячу мелких осколков, и я увидел огонь, бушевавший снаружи. Я никогда не видел такого огромного огня. Как дикое чудовище, он ворвался через окно и одним мощным глотком заглотил мальчишек и длинную скамью. Мальчишки завопили и беспорядочно заметались, охваченные пламенем.

– Падайте и катайтесь по полу! – закричал я как можно громче.

Эмили удивленно уставилась на меня. Не думаю, что они меня слышали, но один остановился, упал на пол и стал кататься. Одежда на них все еще горела, и церковь наполнилась дымом, так что я уже не мог различить алтарь.

Эмили закашлялась.

– Мама! – прохрипела она.

Я тоже закашлялся. Я понял, что мы с Эмили в опасности. Ее матери нигде не было видно, а остальные взрослые вели себя не лучше детей – метались и вопили как резаные. Я изо всех сил попытался напрячь мозги. Мама всегда говорила, что в случае опасности надо использовать голову. А я впервые в жизни оказался в опасности.

Внезапно Эмили схватила меня за руку.

– Надо спрятаться, – повторила она.

Должно быть, она действительно была напугана, поскольку никогда раньше не хваталась за меня так.

Я знал, что она не права, что нам нельзя прятаться, но уже начал гореть пол, и языки пламени приближались к нам.

– Думай! – громко проговорил я, хотя обращался к себе. Я даже стукнул себя по голове. – Эй, мозги, вы что, заснули?

Эмили прижалась лицом к моему плечу и заскулила, как щенок, а языки пламени выросли над нами, как лес из золотых деревьев.

Моего отца убил кит.

Я почти никогда никому не рассказывала, как он погиб, чтобы люди не думали, что я сочиняю. Чтобы не повторять всю историю с самого начала и не смотреть, как их глаза округляются, а кожа покрывается пупырышками. Они начинали говорить про Ахава и Иону, и я понимала, что смерть отца превращается для них в развлечение. Когда я была маленькой девочкой, отец являлся для меня целым миром – мой лучший друг и защитник. Он был почти божеством. Священник, собственными руками построивший молельню для своей паствы. Когда люди начинали превращать его в персонаж истории, которую они рассказывали друзьям или домочадцам за столом между пиццей и мороженым, я уходила. Так что проще было вообще не говорить об этом. Когда меня спрашивали, как умер мой отец, я говорила: «сердце». И это тоже была правда.