Элис Манро - Танец блаженных теней (сборник)

– Иногда они бывают очень музыкальны, – говорит миссис Клегг.

– Кто это? – шепчет мама, очевидно не замечая, сколько тревоги в ее голосе.

– Это ее класс из школы в Гринхилле. Они такие милашки, а некоторые довольно музыкальны, но сюда, конечно, пришли не все.

Мама рассеянно кивает. Она оглядывает комнату и натыкается на загнанные, тревожные глаза других женщин, но не находит в них ответа. И ничего не поделаешь. Эти дети будут играть! И они играют не хуже, не намного хуже, чем мы, но кажутся такими заторможенными, и вдобавок здесь совершенно некуда девать глаза. С одной стороны, конечно, невежливо разглядывать таких детей, но с другой – куда же еще смотреть во время игры на фортепиано, как не на пианиста? Обстановка в комнате напоминает прихотливый, затягивающий бред. И моя мама, и другие мамы чуть ли не вслух думают: «Да, я знаю, нехорошо отталкивать таких детей, я и не отталкиваю, но никто не предупредил меня, что я иду сюда слушать этих маленьких… маленьких дебилов, или кто они там. ДА ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ, В САМОМ-ТО ДЕЛЕ?» Впрочем, аплодисменты матерей становятся более бурными, «ско-ре-е-бы-все-это-кон-чи-лось» – хлопают они. Но до конца, видимо, еще далеко.

Мисс Марсаллес объявляет имя каждого ребенка, словно это повод для праздника. И вот она произносит:

– Долорес Бойл.

Девочка, такая же большая, как я, длинноногая, довольно худая и болезненная девочка с почти совершенно белыми волосами, распрямляется и встает с пола. Она усаживается на стульчик и, поерзав, отбрасывает за спину длинные волосы и начинает играть.

На вечеринках у мисс Марсаллес мы привыкли замечать исполнение, но нельзя сказать, чтобы кто-нибудь рассчитывал услышать музыку. Однако на этот раз музыка устанавливает свое главенство так непосредственно и легко и так мало претендуя на наше внимание, что мы не успеваем даже удивиться. Девочка играет что-то незнакомое: что-то хрупкое, изысканное и просветленное, дарящее свободу безграничного и бесстрастного счастья. И все, что эта девочка делает – подумать только, оказывается, такое возможно, – она просто играет, играет так, что ты это чувствуешь, ты чувствуешь все это даже здесь, в гостиной мисс Марсаллес на Бала-стрит, в этот несуразный вечер. Дети притихли – и те, что из Гринхилла, и все остальные. Матери замерли, застигнутые врасплох с протестующим выражением на лице, в еще большем смятении, чем раньше, как будто им вдруг напомнили то, о чем они забывали вспомнить. Белобрысая девочка неуклюже сидит за фортепиано, повесив голову, и музыка летит сквозь открытые окна и двери на пепельно-пыльную летнюю улицу.

Мисс Марсаллес сидит рядом с пианино и, как всегда, улыбается всем сразу И нет в ее улыбке ни торжества, ни скромности. Она совсем не похожа на волшебника, вглядывающегося в лица людей, чтобы увидеть результат подлинного откровения. Казалось бы, теперь, когда на склоне ее жизни нашелся тот, кого она способна – и должна – учить игре на фортепиано, ей бы греться в лучах этого важного открытия. Но для нее, похоже, игра этой девочки – нечто само собой разумеющееся, естественное и удовлетворительное, то, чего она всегда ожидала. Те, кто верит в чудеса, принимают их без лишнего шума и суеты. Очевидно, что для старой учительницы эта девочка интересна так же, как и остальные дети из школы в Гринхилле, которые любят ее, и так же, как все прочие мы, ее не любящие. Для нее всякий дар закономерен и ни один праздник не приходит нежданно.

Девочка заканчивает играть. Только что музыка была здесь, в этой комнате, а теперь ее нет, и, естественно, никто не знает, что на это сказать. Как только девочка снимает руки с клавишей, становится ясно, что это все та же ученица из гринхиллской школы. Но музыка нам не почудилась. С фактами не поспоришь. И все-таки несколько минут спустя выступление этой девочки, при всей его невинности, уже напоминает розыгрыш – да-да, очень удачный и забавный, но, как бы это выразиться, не очень хорошего вкуса. Ибо талант этого ребенка – бесспорный, но по большому счету бесполезный, неуместный – это вовсе не предмет для всеобщего обсуждения. Если для мисс Марсаллес такие вещи приемлемы, то для остальных людей в этом мире – нет. Тем не менее должны же эти люди что-то сказать, и они начинают хвалить музыку: мол, как она чудесна, до чего же красивая пьеса, кстати, как она называется?

– «Танец блаженных теней», – говорит мисс Марсаллес. – Danse des ombres heureuses [11], – говорит она, оставляя всех в полном недоумении.