Джон Робисон - Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера

Я ждал ответа, и меня бросало в дрожь при мысли о том, что и отец ничего такого не припомнит. Что мне тогда делать?

Но он наконец заговорил.

– Когда тебе было пять, я возил тебя в музей в Филадельфии. У них там была игрушечная железная дорога величиной в целый зал, и ты обожал ее рассматривать. – Отец повернулся к моему сыну и продолжал: – Как-то раз твой папа спросил смотрителя, можно ли повести поезд. И тот позволил. Твой папа сел за пульт и провел все поезда по рельсам и улыбался при этом до ушей.

Я совсем забыл про те поезда в музее, но когда отец рассказал о них Медведику, я тотчас вспомнил их так ясно, словно был в музее вчера.

– После того как я поуправлял игрушечными поездами, – подхватил я, – твой дедушка отвел меня в другое крыло музея, где помещались настоящие локомотивы.

– Болдуиновские, – вставил отец. – Фирмы «Болдуиновские локомотивы Филадельфии».

Я был потрясен: он помнил такие мелочи! Несколько лет назад я читал историю про фирму «Болдуин», но понятия не имел, что отец о ней знает.

Отец все рассказывал и рассказывал, и внезапно передо мной отчетливыми картинами вставали события полувековой давности. Я вспомнил весну, когда учился кататься на двухколесном велосипеде по булыжным дорожкам Храма Знания в Питтсбурге. Я сразу начал кататься на двухколесном велосипеде, не привинчивая маленькие колесики для опоры, – пересел из детской педальной машины (пожарной) и с трехколесного детского велосипеда сразу на двухколесный, для больших детей, и ни разу не упал и ни во что не врезался. Я тогда был очень горд собой.

Отец сказал:

– Я купил тебе велосипед марки «Молния», такой же, какой был у меня в детстве. Твой был модели «Комета», с красным багажником и ножным тормозом.

У отца был черный велосипед «Рейли», с тремя передачами. Когда я вырос из «Молнии», он отдал мне «Рейли» – к тому времени он уже забросил велосипед и больше не катался.

Отец все рассказывал и рассказывал, а я уже не мог удержаться от слез.

– А помнишь парк Вэлли-Фордж? – спросил отец.

И я вспомнил: вот я бегу по полям национального парка Велли-Фордж, бегу и держу бечевку от воздушного змея, сделанного отцом, и отец бежит рядом со мной в ярких солнечных лучах, а мать сидит в тенечке и смотрит на нас. А потом я запутываюсь в бечевке и шлепаюсь наземь. У меня до сих пор на лодыжке шрам.

Да, кое-что хорошее мы с отцом все-таки вспомнили. Когда я засобирался домой, отец отец заметил, как я опечален. Он с улыбкой потрепал меня по голове и сказал:

– Ты за меня не беспокойся. Все будет хорошо, я поправлюсь.

Но я в глубине души знал: он не поправится. Мне снова захотелось стать маленьким.

С того дня и до самого конца я навещал его в больнице ежедневно. Он все слабел и как-то раз сказал:

– Джон Элдер, я умираю.

– Знаю, – ответил я. – Печально. Как ты думаешь, куда ты потом попадешь?

– Тайна. Этого никто не знает, – ответил отец.

– Тебе страшно?

– Если честно, не очень.

Джуди решила, что в следующий вторник заберет его из больницы – пусть умрет дома.

Отец спросил:

– Ты выдержишь?

– Конечно, я буду тосковать, но выдержу, – ответил я.

– За Джуди присмотришь? Она так обо мне заботилась!

– О чем речь, присмотрю, – ответил я.

– И с домом ей управиться поможешь?

– Разумеется.

– А как там мой трактор? – спросил отец.

– Все так же. Хочешь, я проеду на нем под окнами и ты на него посмотришь?

– Давай! – обрадовался отец.

Я просидел в палате еще часа два, беседуя с отцом, моей матерью и Джуди. Потом отец утомился, и я уехал домой, пообещав, что сегодня к вечеру вернусь в больницу. По дороге я заглянул к брату и сообщил ему, что отец вот-вот умрет. Я был очень расстроен.

Добравшись до дому, я разрыдался, а сам все спрашивал себя: почему умирающие всегда просят присмотреть за их близкими и имуществом? Прадедушка Данди просил меня присмотреть за его фермой. Дедушка Джек – позаботиться о Кэролайн и о полях и деревьях, которые вырастил Данди. Что ж, миновало двадцать лет, многое изменилось и исчезло. Бабушка Кэролайн умерла своим чередом, дом сгорел, деревья и поля больше не мои. Но, думаю, я сделал все, что было в моих силах. С самой смерти прадеда и до того, как бабушка переехала, я ежемесячно наведывался в Лоренсвилль. Джуди как-то сказала: «Тяжело быть старшим ребенком в семье». Она по себе знала, каково это.

В понедельник я отправился на работу. Днем позвонила Джуди:

– Твоего отца перевезут домой сегодня. До вторника откладывать нельзя – слишком уж он сдал.