Кафа Аль-зооби - Лейла, снег и Людмила

Авторизованный перевод с арабcкого Амины Керашевой

Мокрые предметы кажутся темнее, а непрерывный шум дождя похож на мелодию… Она словно проникает в глубь этих предметов, заставляя их замереть и погрузиться в унылую тишину.

– Мне тоже надоел этот город. Непросыхающее болото… – сказал таксист.

«Тоже»… Лейле было непонятно, что имел в виду таксист. Неужели ее лицо выдавало скуку, которую мужчина с ней разделял, или таксист причислял себя к каким-то другим, не известным ей людям?..

Как бы там ни было, это «тоже» показалось ей забавным: таксист, не дожидаясь ничьих признаний, решил, что город надоел не ему одному.

Лейла продолжала молча смотреть в окно, не зная, опровергнуть его предположение, если он имел в виду ее, или подтвердить.

В то дождливое пятничное утро начала мая Петербург, погруженный в какой-то темно-серый круг, где все было мокро и мрачно, и вода непрерывным потоком лилась по улицам, в самом деле казался как бы затонувшим в никогда не просыхающем болоте.

Неожиданно из радиоприемника зазвучала песня: красивый женский голос упрашивал мужчину взять ее с собой в далекий край. Мужчина вежливо, но упорно отказывался… Лейла улыбнулась: песня тотчас напомнила ей Людмилу.

– «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там, в краю далеком, буду тебе женой», – пела женщина.

Мужчина отвечал:

– «Милая моя, взял бы я тебя. Но там, в краю далеком, есть у меня жена»…

Женщина продолжала:

– «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там, в краю далеком…»

Мужской голос вновь отвечал:

– «Милая моя, взял бы я тебя. Но там, в краю далеком…»

Впервые Лейла услышала эту песню от Людмилы. В тот день она сидела в своей комнате, обложенная кучей учебников, когда до ее слуха донесся нежный голос Людмилы. Он разливался по квартире, весело растворяя царившую в пространстве тишину.

Лейла не смогла продолжить чтение и, отложив книгу, стала слушать. И вот теперь, спустя четыре года, выяснилось, что конец песни, заинтересовавший ее, был придуман самой Людой: когда мужчина отказался взять с собой женщину даже в качестве чужой, она гордо ответила:

– «Миленький ты мой, знай же ты, родной, что у меня и дома есть мужик другой…»

Этот финал рассмешил Лейлу. Она пошла на кухню, где Людмила, напевая, готовила обед. Лейла остановилась в дверях и спросила:

– Скажи, пожалуйста, зачем она просит взять ее с собой, раз у нее есть другой мужчина?

– А тот был про запас, – смеясь, ответила Людмила.

– Наверное, этот «запасной» – ее муж? – насмешливо спросила Лейла.

– Он самый! – воскликнула Людмила. Казалось, она, наконец, нашла точное определение понятию «муж» в системе своего мировоззрения.

Тогда и началась дружба Лейлы с Людмилой, которая, по сути, строилась на иронии и шутках, так как никаких общих интересов у них не было.

Они были знакомы всего две недели: Лейла пришла в квартиру, чтобы посмотреть сдававшуюся здесь комнату. Лейла перешла на последний курс медицинского факультета. Условия в общежитии были плохие, и она решила снять небольшую дешевую квартиру, где могла бы лучше подготовиться к выпускным экзаменам, вдали от шума и суеты общежития. После недолгих поисков ей повезло: она нашла комнату в коммуналке. Учитывая плату, площадь комнаты и обстановку, Лейла сочла ее наилучшим вариантом. Кроме того, комната имела красивый вид на Неву. Всего здесь было четыре комнаты. В первой жила Людмила со своим мужем Иваном, во второй – женщина лет сорока с небольшим. Она представилась Лейле Натальей Михайловной и добавила:

– Можешь звать меня Наташей, я не люблю церемоний…

Третья комната, закрытая, принадлежала, по словам Натальи, мужчине по имени Максим Николаевич, который жил в ней вместе с собакой.

Этот жилец был единственным неудобством квартиры: Лейлу не очень устраивало жить по соседству с чужим холостым мужчиной. Однако вслух она объявила иную причину, сказав, что боится собак.

Наталья тут же вмешалась и пояснила, что это очень смирная собака и никогда никому не причинила зла, и, несмотря на свои внушительные размеры – почти с мула – это сама доброта.

Так и оказалось. Пока Лейла осматривала квартиру, огромный черный пес по кличке Маркиз оставался сидеть неподвижно у двери хозяина. Глаза у него были красные и покорные, он то и дело поднимал голову и бросал грустные взгляды, затем вновь опускал глаза и сидел, уставившись в одну точку, словно отрешенный от мира старик.