Марк Шульц - Охотник на лис

В результате произошедшего в школе взрыва ноги Каннигэма были страшно обожжены, и врачи сказали ему, что он никогда больше не будет ходить. Книга рассказывала о том, как Каннигэм научился снова ходить и как он выработал особый стиль бега, при котором он ставил одну ступню точно перед другой, так, словно он бежал строго по прямой. Я скопировал этот стиль, который придал мне немного иную походку. В 1988 году я имел удовольствие и честь встретиться с Каннингэмом и смог рассказать ему о том, как он оказал влияние на мою манеру ходить и бегать. Через неделю после нашей встречи Каннингэм умер.

Дэйв выбрал борьбу в седьмом классе. Он стал членом университетской команды борцов-юниоров прежде, чем дорос до этой категории, и в первом же сезоне поставил рекорд: три победы, три поражения, одна ничья. Дэйв сразу же буквально влюбился в борьбу. К тому времени одноклассники догнали его ростом и размерами, так что Дэйв использовал борьбу для того, чтобы поддерживать свой статус самого крутого парня в школе. Мне страшно нравилось, что Дэйв – самый крутой парень, особенно потому, что я был самым младшим и самым маленьким в моем классе. Когда меня задирали, Дэйв немедленно вступался за меня.

Думаю, приход в борьбу стал для Дэйва моментом прозрения. В борьбе его проблемы с чтением не имели значения, значение имела брутальность, а ее у него было в избытке. Кроме того, поскольку Дэйв был таким умным, он мог делать то, что делали другие, причем лучше, чем это делали другие, а потом изобретать собственные приемы. Даже когда он начал бороться, он мог перехитрить соперников, заставить их занимать позиции, в которых, как они думали, имеют преимущество, – и только для того, чтобы быстро узнать, что вместо этого они попадали в подстроенную Дэйвом ловушку. Но к моменту, когда до них это доходило, было уже слишком поздно.

Единственная забота Дэйва заключалась в том, чтобы стать лучшим борцом. Он постоянно носил с собой свои борцовки, а под одеждой носил спортивное трико – просто на случай встречи с кем-то, кто пожелает бороться.

Когда Дэйв занялся борьбой, мы обнаружили: поскольку у него как у дислектика ни одно из полушарий головного мозга не было доминирующим, это, по-видимому, давало ему преимущество: он одинаково свободно владел обеими руками. Он писал и бросал левой рукой, пинал правой ногой, а при стрельбе целился преимущественно правым глазом. Не будучи ни левшой, ни правшой, Дэйв мог одинаково хорошо выполнять движения с обеих сторон. Противникам было трудно определить стойку Дэйва, и они были уязвимы перед ним – он мог одинаково успешно атаковать слабую сторону противника, какой бы она ни была.

Поскольку Дэйв жил, по сути, только борьбой, он стремительно прогрессировал. В восьмом классе он вошел в университетскую юниорскую команду и занял четвертое место в штате. В девятом (у нас старшая школа начиналась с десятого класса) он выступил на Мировом чемпионате по борьбе для мальчиков в столице Перу Лиме, где занял второе место, уступив борцу из Великобритании.

Меня восхищала стремительность прогресса Дэйва в столь сложном виде спорта. Впрочем, сам Дэйв свои успехи оценивал скромнее. Его обычная манера поведения не позволяла посторонним догадаться, успешно ли идут дела или очень плохо.

Дислексия Дэйва, по-видимому, давала ему еще одно преимущество. Дэйв привык с лихвой компенсировать ее – хотя бы для того, чтобы не уступать одноклассникам, не выделяться среди них. А когда Дэйв догонял одноклассников, он не прекращал прикладывать сверхусилия. Эта особенность проявилась и на ковре: Дэйв сначала догнал, а затем превзошел своих ровесников, а потом превзошел и борцов, которые были старше него. Его достижения среди борцов-учащихся старшей школы до сих пор остаются непревзойденными.

Мое знакомство с борьбой было не таким убедительным, каким оно было у Дэйва.

Борьба входит в обязательную программу физического воспитания для седьмого класса. На следующий же день после изучения различных приемов начался турнир, участие в котором было обязательным для всех семиклассников.

Поскольку схватки проводили только во время уроков, турнир затянулся. Моя схватка должна была состояться в конце первого тура, и меня это злило. Чем дольше я ждал схватки, тем больше времени я размышлял о последствиях, которые может иметь поражение для моего статуса лучшего спортсмена. Это был не первый раз, когда у меня перед соревнованиями возник мандраж, но так сильно под ложечкой никогда прежде не сосало. (Это ощущение я испытывал перед каждой схваткой на протяжении всей моей борцовской карьеры. Никогда не думал о том, как избавиться от этого чувства, но я научился контролировать и даже использовать его для того, чтобы вызывать приливы адреналина перед схватками.) Поражение было бы унизительным, и я ежедневно думал об этом, наблюдая за схватками одноклассников.