Вирджиния Вулф - Кинематограф (сборник)

Однако, чтобы расстаться с художественной прозой и ее склонностью соскальзывать в поэзию, я лучше перескажу здесь, самыми простыми словами, абсолютно прозаичную беседу. Когда мы пьем чай с маффинами и медом, я часто спрашиваю своих низколобых друзей: почему, хотя мы, высоколобые, никогда не покупаем книг среднелобых, не ходим на лекции среднелобых и не читаем (если только не за особую плату) рецензий среднелобых, почему же низколобые, напротив, столь серьезно относятся к плодам трудов среднелобых? Отчего, спрашиваю я (конечно, не в радиоэфире), вы столь чертовски скромны? Или причина другая – может быть, вы думаете, что ваша жизнь, если описать ее правдиво, никогда не покажется светлой, а будет выглядеть лишь убого и отвратительно? Может, потому-то вы предпочитаете взгляд среднелобых на то, что они нахально именуют «человечеством, каково оно на самом деле»? Сооружение из благодушия и сантиментов, склеенное липким, склизким холодцом из телячьих ножек? Правда – если только вы в нее поверите – во много раз красивее любой лжи. И еще, – продолжаю я, – как только вы позволяете среднелобым учить вас писать? Вы же пишете прекрасно, когда пишете от сердца, я бы дала обе руки на отсечение, чтобы писать так, как вы, – а потому никогда даже не пробую, а вместо этого силюсь, как подобает нам, высоколобым, совершенствоваться в писательском мастерстве. И вот еще что, – не унимаюсь я, потрясая маффином, насаженным на чайную ложку, – как вообще смеют среднелобые учить вас правильно читать – например, читать Шекспира? Просто читайте его, и все. Кембриджское издание – хорошее и дешевое. Если «Гамлет» покажется вам сложным, пригласите его на чай. Он высоколобый. Позовите Офелию встретиться с ним. Она низколобая. Побеседуйте с ними так, как вы беседуете со мной, и вы узнаете о Шекспире больше, чем смогут вам поведать все среднелобые на свете, – кстати, судя по некоторым фразам, я крайне сомневаюсь, что Шекспир или Поуп питали симпатию к среднелобым.

На все это низколобые отвечают (но я не в силах воспроизвести их манеру речи), что они считают себя людьми простыми, необразованными. Среднелобые по доброте своей пытаются нести им культуру. И, в конечном итоге, – добавляют низколобые, – среднелобым, как и всем прочим, надо чем-то зарабатывать. Лекции и книги о Шекспире – верный заработок. В наше время всем приходится чем-то зарабатывать себе на жизнь, напоминают мне мои друзья, низколобые. Я с ними вполне согласна. Даже те из нас, чьи тетушки сломали шею, упав с лошади в Индии, и оставили четыреста пятьдесят фунтов годовой ренты (нынче, из-за войны и прочих роскошеств, усохшей до двух сотен с небольшим), даже мы должны как-то зарабатывать. И мы зарабатываем тем, что пишем обо всех, кто кажется нам занятным, – а о Шекспире уже предостаточно написано – на Шекспире мало что заработаешь. Мы, высоколобые, – соглашаюсь я, – должны зарабатывать себе на жизнь; но стоит нам заработать достаточно, чтобы можно было прожить, мы начинаем жить. У среднелобых все иначе: заработав достаточно, чтобы прожить, они продолжают зарабатывать: теперь им нужно подзаработать и купить… что там вечно покупают среднелобые? Мебель в стиле королевы Анны (поддельную, но все равно дорогостоящую); первые издания покойных писателей – непременно худших; картины или репродукции картин покойных художников; дома в так называемом «георгианском стиле»… Но ничего нового они никогда не покупают: ни картин ныне живущих художников, ни стульев ныне живущих краснодеревщиков, ни книг ныне живущих писателей, – ибо невозможно покупать живое искусство, не имея живого вкуса. И поскольку живое искусство и живой вкус – это, как скажут среднелобые, штучки в духе «высоколобых» и «Блумсбери», то несчастный Среднелоб тратит бешеные деньги на подложный антиквариат и вынужден год от года корпеть за письменным столом, пока мы, высоколобые, звоним друг другу и отправляемся на денек за город. Этим-то, конечно, наиболее ужасна жизнь в своем кружке – человеку становится приятно проводить время со своими друзьями.

Четко ли я изложила свою мысль, сэр, что, на мой взгляд, истинный конфликт – не между высоколобыми и среднелобыми? Что в действительности одна из конфликтующих сторон – кровное братство высоколобых и низколобых, а ее противник – бескровные вредоносные паразиты, занимающие промежуточное положение? Если бы «Би-би-си» не была такой «Ни-то ни-си», она бы воспользовалась своей властью над эфиром не для того, чтобы ссорить братьев, но чтобы призвать: воистину, высоколобые и низколобые должны сообща уничтожить паразитов, которые стали грозой всего мыслящего и живого. Не исключено, что, говоря языком ваших рекламных колонок, «необычайно восприимчивые» дамы-писательницы переоценивают липкость и серость этой грибковой болезни. Я могу сказать лишь одно: когда я забредаю в поток, который люди называют странным словом «сознание», и подбираю клочья шерсти вышеупомянутых овец, и брожу по своему саду в пригороде, мне повсюду мерещатся среднелобые. «Что такое? – вскрикиваю я. – Среднелобые на капустных листьях? Среднелобые заражают бедных дряхлых овечек? А как там луна?» Я поднимаю глаза и – смотрите, смотрите! – вижу лунное затмение. «Опять козни среднелобых! – восклицаю я. – Среднелобы застят, притупляют, пачкают и огрубляют даже серебряную кромку серпа самих Небес». (Я «впадаю в почти поэтическое настроение», см. вышеупомянутые рекламные объявления.) А затем мои мысли – как уверяет Фрейд, за мыслями такое водится, – устремляются (Среднелоб приосанивается и жеманной улыбкой выражает свое уважение к Цензору) к половому вопросу, и я спрашиваю у чаек, стонущих на пустынных песчаных берегах, и у подвыпивших батраков, возвращающихся домой к женам, что станется с нами – и с мужчинами, и с женщинами, если Среднелоб добьется своего и не будет никаких полов, кроме среднего, – ни мужей, ни жен? Следующую реплику я, со всем смирением, адресую премьер-министру. «Какая судьба, сэр, – настойчиво спрашиваю я, – постигнет Британскую империю и наши доминионы на морях и океанах, если Среднелобы возьмут верх? Не могли бы вы, сэр, зачитать по радио заявление официального характера?»