Амели Нотомб: Токийская невеста

Наутро возле лаковой шкатулки с письменными принадлежностями я нашла записку от Ринри: «Спасибо, я очень счастлив».

Из этого я извлекла урок большой нравственной ценности: «Дав ясный ответ, ты осчастливила человека. Надо иметь мужество говорить «нет». Подавать ложные надежды – это не доброта. Двусмысленность – источник терзаний». И т. п.

Я отправилась на работу получать ежедневную дозу унижений. Вечером у выхода меня ждал Ринри.

– Поехали в ресторан.

– Может, не надо? Я смертельно устала.

– А мы ненадолго.

Пока мы ели суп из побегов папоротника, Ринри сообщил, что его родители горячо приветствовали радостное известие. Я сказала смеясь:

– Неудивительно.

– Особенно отец.

– Странно. Я бы скорее подумала, что довольна будет мать.

– Матери тяжелее, когда уходит сын.

Тут в моем мозгу включился неясный сигнал тревоги. Я отлично помнила, что сказала «нет» накануне вечером, но вдруг засомневалась в формулировке матримониального вопроса. Если Ринри задал его в отрицательной форме, что нормально в этой непростой стране, то я влипла. Я силилась вспомнить, как нужно отвечать на такие вопросы по японским правилам, усвоить которые не легче, чем фигуры танго. Мой измученный мозг буксовал, и я решилась на эксперимент. Я взялась за кувшин сакэ и спросила:

– Не хочешь еще сакэ?

– Нет, – вежливо ответил Ринри.

Я поставила невостребованный кувшин на стол. Ринри слегка опешил, но, не желая меня утруждать, взял кувшин и налил себе сам.

Я закрыла лицо руками. Я поняла. Наверняка он спросил меня: «Ты по-прежнему не хочешь стать моей женой?» А я ответила по западным правилам. После полуночи я имею досадное свойство замыкаться в аристотелевой логике.

Ужас! Я себя знала: у меня не хватит мужества восстановить истину. Я не умею говорить неприятные вещи милым людям и принесу себя в жертву, лишь бы не сделать больно Ринри.

Я стала думать, не нарочно ли он задал вопрос в отрицательной форме. И пришла к выводу, что нет. Но наверняка тут сработало подсознание, подсказав ему этот макиавеллиевский ход.

Итак, вследствие лингвистического недоразумения мне придется выйти замуж за человека с золотым сердцем и коварным подсознанием. Как вырваться из этой мышеловки?

– Я сообщил твоим родителям, – сказал он. – Они оба даже закричали от радости.

Еще бы! Мои отец и мать были без ума от него.

– Не лучше ли было бы, если бы я сама им сообщила? – спросила я, решив отныне задавать вопросы только в отрицательной форме.

Ринри обогнул подводный камень.

– Да, я знаю. Но ты работаешь, а я пока студент. Я подумал, что тебе некогда. Ты сердишься?

– Нет, – ответила я, досадуя, что он не задал вопрос в отрицательной форме, тогда я дала бы ему понять его ошибку, построив ответ по нормам западной грамматики.

«Хватаюсь за соломинку», – подумала я.

– Давай назначим дату. Ты когда хотела бы?

Час от часу не легче.

– Не будем решать все сразу. В любом случае, пока я работаю в «Юмимото», это невозможно.

– Понимаю. Когда кончается твой контракт?

– В начале января.

Ринри доел суп и объявил:

– Значит, в девяносто первом. Это будет год-палиндром. Счастливый год для женитьбы.

К концу 1990 года я подошла в полном смятении.

Ясно было одно: со службы я ухожу и новый контракт заключать не буду. Компании «Юмимото» придется лишиться моих бесценных услуг.

Мне очень не хотелось заключать и брачный контракт. К сожалению, Ринри совершенно обезоруживал меня своей предупредительностью и нежностью.

Однажды ночью какой-то голос внутри меня сказал: «Вспомни урок Кумотори. Попав в плен к ямамбе, ты нашла выход – бегство. Не можешь спастись с помощью слов? Спасайся с помощью ног».

В масштабах планеты ноги принимают образ самолета: я потихоньку купила билет Токио – Брюссель. В один конец.

– Туда и обратно дешевле, – сказала кассирша.

– Только туда, – повторила я.

У свободы нет цены.

В то время, еще не столь далекое, электронных билетов не существовало: авиабилет в плотной обложке и пластике имел осязаемую реальность, и моя рука нащупывала его в сумке или в кармане по тридцать раз на дню. Единственный недостаток такого билета заключался в том, что, если его потерять, получить дубликат можно было только чудом. Но этого я не опасалась: смешно думать, что я способна потерять залог своей свободы.

Семья Ринри уехала в Нагою, и я провела с ним в бетонном замке три первых новогодних дня, единственных, когда в Японии действительно запрещено работать. Даже готовить нельзя: его мать заранее разложила в плоские лаковые шкатулки холодные кушанья, предназначенные обычаем для этого праздника: гречневую лапшу, засахаренные бобы, традиционные рисовые лепешки и прочие диковинки, услаждающие взор и язык.