Элис Манро: Давно хотела тебе сказать (сборник)

До чего дошло дело у Чар с Блейки Ноблом тем летом 1918 года? Эт точно не знала. Он не бывал у них дома, разве что заглядывал раз-другой. Он все время трудился в гостинице. Каждый день возил по дороге от озера открытый экскурсионный фургон с тентом, показывал отдыхающим индейские захоронения и каменный сад, а также – сквозь деревья – готический особняк, построенный винокуром из Торонто и прозванный Замком грога. Он также отвечал за эстрадное представление в гостинице, устраиваемое раз в неделю силами местных талантов и приглашенных гостей, певцов и комиков, которых привозили специально для такого случая.

Получается, в распоряжении Блейки и Чар было лишь позднее утро.

– Пойдем, – говорила Чар, – мне нужно в центр.

И она действительно шла на почту, проходила полдороги вокруг площади и только потом сворачивала в парк. Вскоре и Блейки Нобл появлялся из боковой двери гостиницы и бежал к ним вприпрыжку по крутой тропинке. Иногда он игнорировал тропинку и просто перемахивал через забор, чтобы произвести впечатление. Бегал он вприпрыжку и прыгал через забор совсем не так, как это делал бы обычный школьник из Мок-Хилла, неуклюже, но естественно. Блейки Нобл вел себя как подражающий мальчику взрослый мужчина; посмеиваясь над собой, он двигался грациозно, словно артист.

– Он себя слишком любит, правда, Чар? – сказала Эт, глядя на Блейки. Она с самого начала всем своим поведением давала понять, что тот ей не нравится.

– Еще как любит, – согласилась Чар.

И передала ее слова Блейки:

– Эт говорит, что ты себя слишком любишь.

– И что ты ей сказала?

– Что у тебя нет другого выхода, раз больше тебя некому любить.

Но Блейки не обиделся. Он-то, напротив, с самого начала вел себя так, будто Эт ему нравится. Одним быстрым движением он срывал ленточку с ее волос и трепал ее аккуратно заплетенные баранками косички. Он рассказывал сестрам про выступавших на гостиничных концертах артистов. Говорил, что исполнитель шотландских баллад – пьяница и носит корсеты, что пародистка даже в гостиничном номере надевает голубой пеньюар с перьями, а чревовещательница разговаривает со своими куклами – их зовут Альфонс и Алиса, – как будто это живые люди, и сажает их на постель по обе стороны от себя.

– А ты откуда знаешь? – спросила Чар.

– Я приносил ей завтрак.

– Я думала, у вас для этого есть горничные.

– Наутро после выступления завтрак приношу я. Тогда же вручаю им конверт с гонораром и уведомление об окончании контракта. Некоторые норовят остаться на неделю, если не получат официального извещения. Представляете – она сидит в постели, кормит кукол кусочками бекона и разговаривает с ними, а потом за них отвечает. Вы бы в обморок упали, если бы увидели.

– Наверное, она чокнутая, – спокойно сказала Чар.

В то лето Эт как-то раз проснулась ночью и вспомнила, что на веревке осталось висеть ее розовое кисейное платье, которое она днем постирала в тазу. Ей показалось, будто начинается дождь и она слышит, как застучали первые капли. Она ошиблась: это шуршали листья; но, встав посреди ночи, она не сразу сообразила, что к чему. Ей померещилось, что уже глубокая ночь, однако позже, размышляя о случившемся, она пришла к выводу, что на самом деле, наверное, было около двенадцати. Эт встала, спустилась вниз по лестнице, включила свет в кухне и вышла через черный ход. Стоя на веранде, она потянула к себе бельевую веревку. И тут, считай, прямо у нее под ногами из травы рядом с верандой, в том месте, где разрастался большой, как дерево, лохматый куст сирени, приподнялись две фигуры – они не встали и даже не сели, а только подняли головы, словно с кровати, все еще сплетенные телами, хотя их не было видно. Свет из кухни падал не прямо во двор, но освещал его достаточно, чтобы Эт разглядела лица. Блейки и Чар.

Она не видела, в каком состоянии их одежда, и не могла понять, насколько далеко они зашли или собирались зайти. Она и не хотела видеть. Ей хватило их лиц. Большие и распухшие губы, измятые и шершавые щеки, провалы вместо глаз. Эт оставила платье, убежала в дом, бросилась в постель и, к собственному удивлению, тут же заснула. На следующий день Чар не сказала ей ни слова о том, что произошло. Только сообщила:

– Я занесла в дом твое платье, Эт. Подумала, что может пойти дождь.

Как будто она не видела Эт на веранде, когда та тянула бельевую веревку! Эт задумалась. Она знала, что, если скажет: «Ты же меня видела», Чар скорее всего ответит, что ей, Эт, все приснилось. Она решила: пусть Чар думает, что смогла ее провести, если Чар и в самом деле так думает. Зато Эт теперь кое-что знает: она знает, какой становится Чар, когда теряет свою власть, отрекается от нее. Утопленник Сэнди с забившейся в ноздри зеленой тиной и тот не казался таким потерянным.