Бен Кейн: Ганнибал. Кровавые поля

– Ладно, достаточно. Может быть, ты действительно был рабом в Капуе. – В глазах офицера появилось задумчивое выражение. – Значит, ты сбежал, когда узнал, что Ганнибал вошел в Цизальпийскую Галлию?

Ганнон решил, что скорее умрет, нежели признается в том, что прятался в ночи, точно дикий волк.

– Нет. Меня отпустил Квинт, сын моего хозяина.

На лице офицера появилось недоверие.

– И ты рассчитываешь, что я в это поверю?

– Это правда.

Офицер недоверчиво фыркнул.

– А где был его отец, когда он тебя отпустил? И мать, кстати?

– Фабриций ушел с армией. Атия же не имела ни малейшего представления о том, что задумал ее сын.

– Маленький гаденыш! Не хотел бы я иметь такого сына… – Офицер покачал головой. – Впрочем, все это не имеет значения. Гораздо важнее другое: что ты и твои люди делали ночью около виллы?

Ганнон решил, что правда ничего не изменит, а потому ответил:

– Я надеялся найти кого-нибудь, кто знает, сколько в городе защитников.

– И ты нашел такого человека! Меня! – прохрипел офицер. – Но я тебе не скажу.

Дерьмо!

– Значит, ты производил разведку для Ганнибала?

Ганнон кивнул.

– Говорят, его армия направляется сюда, это так?

– Да.

Офицер секунду молчал, а потом спросил:

– Сколько?

– Около пятидесяти тысяч, – соврал Ганнон.

Лицо офицера потемнело, и карфагенянин испытал мрачную радость.

– Каждый день к его армии присоединяются все новые и новые жители Галлии.

Произнеся эти правдивые слова, Ганнон понял, что погорячился. Следующий удар был самым сильным из всех, а боль – такой невыносимой, что он потерял сознание, но пришел в себя, когда офицер влепил ему пощечину.

– Думаешь, это боль? Ты даже не представляешь, какие страдания тебя ждут. Ты превратишься в пустую оболочку, когда мои люди с тобой закончат.

Ганнон проследил за взглядом офицера, который посмотрел на инструменты, лежавшие на столе, и почувствовал, что его сейчас снова вырвет. Сколько пройдет времени, прежде чем он начнет молить о пощаде? Или до того, как обделается? Может быть, ему даруют быструю смерть, если он напомнит офицеру, что пощадил его в той стычке… Но уже в следующее мгновение его наполнил жгучий стыд. Имей гордость!

– Римское дерьмо, – прохрипел Богу на отвратительном латинском. – Подожди… ты узнаешь, что… такое боль… армия… Ганнибала… тебе покажет… Ганнибал… самый лучший… полководец. Вам… такого никогда не… видать.

Ганнон бросил на Богу предостерегающий взгляд, но опоздал.

– Нагрей железо, – выкрикнул офицер, подошел к Богу и, сжав руку в кулак, ударил его в самый центр кровавого пятна на тунике.

Богу взвыл от боли, и офицер рассмеялся.

– Оставьте его. Он же ранен! – крикнул Ганнон.

– Значит, он быстрее заговорит. Когда этот пес сдохнет, у меня останешься ты.

Молодой человек на мгновение испытал облегчение, которое тут же сменило чувство вины за то, что Богу выпало страдать первым.

– Приведи вонючего раба! Я хочу понимать, что скажет этот раненый кусок дерьма, и не собираюсь доверять переводу его напарника.

Косоглазый солдат бросился к выходу.

Офицер стоял около жаровни, нетерпеливо постукивая ногой о пол, пока второй солдат не объявил, что железо достаточно раскалилось. Взяв кусок толстого одеяла, римлянин ухватился за холодную часть прута и поднял его вверх. По спине Ганнона пробежал холодок, когда он увидел оранжево-алый конец. Юноша попытался высвободить запястья, но только причинил себе еще большую боль.

– Это может остановить кровотечение, – задумчиво произнес офицер.

Глаза Богу вылезли из орбит от ужаса, когда римлянин медленно направился в его сторону, но он не издал ни звука.

Послышалось шипение, офицер напрягся от усилия, вонзил раскаленный прут в живот копейщика и повернул его несколько раз.

Богу издал долгий, душераздирающий вопль.

– Ты жестокий ублюдок! – прорычал Ганнон, забыв о собственной боли.

Офицер резко повернулся и поднес все еще ярко-красный конец прута к лицу Ганнона, который в ужасе отшатнулся, опираясь о пол кончиками пальцев ног, а римлянин, ухмыляясь, остановил прут на расстоянии пальца от правого глаза Ганнона.

– Тоже хочешь попробовать?

Ганнон молчал, он слышал крики Богу, но все его силы уходили на то, чтобы не шевелиться. Он уже чувствовал, как протестуют мышцы ног, как начали затекать пальцы, и представлял, что в следующее мгновение его глаза коснется раскаленный прут. «Великий Баал Сафон, – взмолился он. – Помоги мне!»