Молчит. Взгляд прикован к деньгам, и я абсолютно точно вижу, как зависшая в воздухе рука начинает дрожать, всплески вина тому доказательство.
- Что это? – спрашивает он напряженно, ставя бокал. Не удивлена, когда он переворачивает бокал, прежде чем посмотреть на меня сердитым взглядом синих глаз.
- Тысяча, - отвечаю, нисколько не впечатленная его очевидной злостью. – Понимаю, что скандально известный Миллер Харт стоит больше, но раз мы заключаем сделку на четыре часа и ты знаешь, что получаешь, подумала, тысячи будет достаточно. – Беру свой бокал и не спеша делаю глоток, преувеличенно подчеркнуто глотая и облизывая губы. Его синие глаза больше, чем обычно. Его шок, возможно, и не будет заметен посторонним, но мне знакомы эти глаза, и я знаю, что большинство его эмоций исходит из них.
Он делает глубокий вдох и медленно берет деньги, складывая в аккуратную стопку, после чего берет мою сумочку и запихивает их туда.
- Не надо меня оскорблять, Оливия.
- Ты оскорблен? – На самом деле, я высмеиваю эти слова. – Сколько же денег ты заработал, отдаваясь себя тем женщинам?
Он наклоняется вперед, поигрывая желваками. Оо, я всё правильно делаю, выводя его на эмоции.
- Достаточно, чтобы купить эксклюзивный клуб, - говорит он холодно. – И я не давал себя тем женщинам, Оливия. Я отдавал им свое тело, ничего больше.
Вздрагиваю и понимаю, что он замечает это, но от услышанных слов желудок скручивает.
- Едва ли дал что-то большее и мне, - заявляю я несправедливо. Он абсолютно точно дал мне что-то большее, и его едва заметное вздрагивание говорит мне, что он тоже это понимает. Ему больно от моего заявления. – Купишь себе новый галстук. – Беру деньги и швыряю их на его половину стола, шокированная собственной жестокостью, но его реакции подстегивают меня, подкармливая необъяснимую потребность доказать что-то, даже если я не совсем уверена, чего хочу добиться своей холодностью. Так или иначе, я не могу остановиться. Действую на автопилоте.
Ямочки на его щеках начинают дергаться.
- И чем же это отличается от того, когда это делала ты? – спрашивает он вымученно.
Пытаюсь скрыть свое удушье.
- Я вошла в этот мир по причинам, - шиплю я. – Я не наслаждалась этой блажью. И не выстраивала жизнь, продавая себя.
Он закрывает рот и на какое-то время опускает взгляд на стол, а потом встает и застегивает пуговицы.
- Что же с тобой случилось?
- Я уже говорила, Миллер Харт. Ты случился со мной.
- Мне не нравится этот человек. Мне нравилась девочка, которую я….
- Тогда. Ты. Должен. Оставить. Меня. В. Покое. – Произношу медленно и четко, вырывая еще больше чувств из этого, на первый взгляд, лишенного эмоций мужчины. Он едва себя сдерживает. Не уверена, хочет он заорать или завыть.
Мы ненадолго прерываемся, когда к нам подходит официант, ставя на стол блюдце со льдом и устрицы. Он ничего не говорит и не спрашивает, не нужно ли нам что-нибудь еще. Просто удаляется быстро и тихо, чувствуя очевидное напряжение, оставляя меня в неверии палиться на блюда.
- Устрицы, - выдыхаю я.
- Да, наслаждайся. Я ухожу, - говорит он, явно заставляя себя повернуться ко мне спиной.
- Я платящий клиент, - напоминаю ему, беру одну из ракушек и вилкой достаю из неё мясо.
Он снова не спеша ко мне поворачивается:
- Ты заставляешь меня чувствовать себя дешево.
Хорошо, думаю про себя. Дорогие костюмы и шикарная жизнь делают это не приемлемым.
- А другие женщины нет? – спрашиваю я. – Мне стоит купить тебе Ролекс? – Медленно подношу устрицу ко рту и съедаю мясо, тыльной стороной ладони провожу по губам и, сдерживая его взгляд, соблазнительно их облизываю.
- Не вынуждай меня, Ливи.
- Трахни меня, - произношу, наклоняясь вперед и странно возбуждаясь при виде его, борющегося с осознанием того, что со мной следует сделать. Он не на это надеялся, затаивая этот разговор. Я обвела его вокруг пальца.
В течение нескольких секунд он собирается с мыслями, а потом наклоняется вперед:
- Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? – спрашивает он, не забывая о манерах джентльмена в присутствии других посетителей.
Успешно справляюсь с чувством отвращения при виде его вернувшейся самоуверенности, даже если не произношу ни единого слова.
Он наклоняется еще ближе, лицо смертельно серьезное, вся боль, злость и шок, кажется, испарились.
- Я задал тебе вопрос. Ты ведь знаешь, как я отношусь к повторениям.
По причинам, которые, возможно, никогда не узнаю, я не колеблюсь:
Читать дальше