Татьяна Алюшина: Любовь со вкусом вишни

– Просто у меня началась другая жизнь, поэтому я стала ругаться, – сказала девушка вслух.

Если бы она могла, она бы зарыдала. И рыдала бы долго, горько, не вытирая слез и не пытаясь их остановить.

Так жалко ей стало себя!

Так непереносимо, щемяще жалко! До утробного воя бессильного!

Вот никогда не было, а тут вдруг стало.

Когда хоронили родителей, она не плакала. Обе бабушки, их друзья и подруги, все взрослые, как сговорившись, по очереди подходили к ней, обнимали, успокаивающе поглаживая, и тихими голосами уговаривали:

– Ты поплачь, деточка, тебе легче станет!

Но она знала, что легче не станет уже никогда, и переживала свое горе внутри, без слез. Она дала себе слово, что не будет плакать от горя, вот никогда в жизни!

«Плакать я буду только от счастья, а это горе я выплакать не смогу никогда, у меня слез не хватит!» – решила шестнадцатилетняя Ника.

Последние месяцы бабулиной жизни сдержать данное себе тогда слово стало как-то очень трудно. Ника видела, чувствовала и понимала надвигающуюся неотвратимость ухода последнего родного человека, и ей приходилось огромным усилием воли сдерживать рвущиеся слезы и раздирающую внутри безысходность.

А потом она осталась одна, совсем одна!

И это чувство навалилось на нее в день похорон таким жестоким откровением, как будто вместе с бабулей хоронили тогда всю ее жизнь, опуская в могильную яму.

Может, так оно и было.

«Нет, не одна! – возразила она себе, улыбнувшись. – Не одна! У меня вдруг обнаружился дедушка, родной! Никогда не было ни одного дедушки, и вдруг обнаружился! И собака по кличке Апельсин, которая, оказывается, меня знает всю свою собачью жизнь и всегда меня ждала! Вот! И это счастье! У меня такой замечательный, чудесный дедушка!»

У дедушки на груди, забыв те далекие обещания, она и выплакала все свои горести.

– Нет, о дедушке я сегодня думать не буду! – решительно объявила она. – Я буду думать о нем в хороший день, а не тогда, когда мне угрожают по телефону всякие идиоты. А еще лучше, я к нему поеду!

И ей вдруг стало так хорошо и спокойно от воспоминаний о дедушке, о доме, о собаке по кличке Апельсин.

– Никакая он не собака, а пес, или, вернее, кобель, но очень большой, огромный, не пес, а будто лошадь какая-то!

Подбадривая себя разговором и прогоняя отчаяние, прорвавшееся неожиданно через все запреты, Ника попыталась шевелиться в воде.

Получалось плохо.

– Надо же отсюда как-то выбираться!

Чувствуя себя распухшей от усталости, воды и навязчивых мыслей и воспоминаний, кое-как, постанывая и кряхтя, Вероника вытащила себя из ванной, выключила наконец воду и выдернула пробку. С трудом вытерла волосы и, заворачиваясь в полотенце – халат-то она тоже постирала, вдруг замерла от неожиданно выстрелившей в голове мысли.

– Стоп!! – обалдела Ника. – Он сказал: «Похудели и ходите по кухне голой», значит, что получается? Он за мной наблюдает! Он видит мою квартиру!!

Она присела на бортик ванной и неосознанным движением потерла лоб.

«А вот это провал!» – как говорил Штирлиц!»

До этого момента она как-то умудрялась себя уговаривать, забалтывать, что угрозы несерьезны, что все это глупость какая-то несусветная, может, кто-то так по-идиотски шутит. Но сейчас вся пугающая странность ситуации увиделась ей четко и ясно.

«Это не банальные воры или аферисты, это действительно серьезные люди и уж точно профессионалы – вон как квартиру обыскали! – ахнула она про себя от настигшего, наконец, понимания. – Так! Спокойно! Ты же умная девочка, ты что-нибудь обязательно придумаешь! Надо все обдумать, в мелочах. Весь телефонный разговор. Да! А кстати, почему они не требовали этого добра дурацкого у бабушки, пока она жива была? Значит, не знали, так получается? Чего проще – припугнуть старую женщину. Да, сейчас! Бабулю черта с два чем припугнуть можно было!»

Ника усмехнулась, вспомнив свою боевую бабулю и ее характер, но улыбка тут же сбежала с губ.

«Мной! – поняла она. – Ее вполне логично можно было припугнуть мной, вернее, обещанием всяких ужасов, которые со мной сотворят. Она бы все отдала, сразу, без разговоров, не задумываясь. Значит, все-таки не знали, – рассуждала девушка и сообразила: – А узнали они не так давно, в течение последних пятидесяти дней. То, что случилось со мной, это не они провернули, точно, им просто очень повезло, что я в больнице валялась и они тем временем могли не торопясь, тщательно провести обыск».

Ника прошла в свою комнату, собрав последние, какие возможно, силы, постелила чистое белье и рухнула на кровать, кое-как натянув на себя одеяло.