Татьяна Алюшина - Моя нечаянная радость

Беда-а-а…

– Что стряслось? – перепуганно спросила мама, приложив ладошку к сердцу.

– Гена сделал мне предложение выйти за него замуж! – бабахнула признанием Майка.

Родители переглянулись и снова посмотрели на дочь.

– И что? – осторожно поинтересовалась мама.

– И все то же! – развела руки в стороны бессильным жестом Майя.

– О господи! – воскликнула мама и переложила ладошку с груди на губы.

– Так! – решительно заявил отец. – Давайте-ка отложим разговоры и поужинаем!

После ужина решили, что Гене незачем сообщать о Майкиных странностях, как мягко назвала это мама, а Майе надо спокойно согласиться на брак. Только предложить не спешить со свадьбой, оттянуть сроки и внимательно прислушаться к своим мыслям и ощущениям.

Да, классная идея, продуктивная, кто бы спорил!

Только на пути к мирному счастью встал Гена со своим упертым характером. Ему не быть не слыть, а прямо припекло сделать Майку своей законной женой и как можно скорей! Про отсрочки он и слышать не хотел, недоумевал, в чем, собственно, дело и почему она сомневается.

И чем дольше длилась его осада, уговоры и попытки выяснить суть заковырки непонятной на пути к семейному счастью, тем хуже становилось Майке, тем больше и больше она охладевала к нему и все больше и больше находила в нем недостатков.

Приплыли!

Дней через пять от первоначального предложения с кольцом в коробочке Майе надоела вся эта бодяга и канитель, и она решительно ответила на предложение мужчины:

– Либо мы продолжаем и дальше жить, как жили в гражданском браке, либо расстаемся, замуж за тебя я выходить не хочу! И не за тебя тоже! Ни за кого не хочу!

А мужика от такого заявления просто порвало на лоскуты!

Он пытался выяснить: почему?! А как же! Ученый хренов! Он докапывался и изводил ее вопросами всю ночь под девизом «надо во всем разобраться, чтобы не осталось непроясненных моментов». Больше всего, как выяснилось в процессе многочасового разговора, его задевала сама мысль, что Майка посчитала его недостойным для себя мужем.

– Значит, для того чтобы сожительствовать, я тебе подхожу, а в качестве законного мужа, с которым надо строить семью, нет?! – спрашивал Гена возмущенно и хватал Майю за руку.

Майка поначалу еще как-то пыталась неубедительно успокаивать разбушевавшегося негодованием друга, объяснять непонятное и самой, а к утру он так ее достал своими допросами и выяснениями, что она послала биолога куда подальше, села в машину и уехала к родителям.

Ее встречного предложения о свободном от штампов проживании Гена не принял. О чем и сообщил на следующий вечер. Наговорил массу обвинений, уведомил, что они официально расстаются, и занес в прихожую сумки с ее вещами, которые собрал днем, проигнорировав свою работу ради такого показательного выступления.

«И полил слезами», – язвительно добавила про себя Майка, не испытывая ничего, кроме невероятного облегчения, после того как очередной жених ушел.

А через месяц она узнала, что Гена женится… на своей лаборантке. То ли в укор и моральную фигу ей, Майе, проследив при этом, чтобы новость до нее непременно дошла, то ли так уперся в своей идее сменить статус холостяка на статус женатого мужчины. А может, и какие иные причины имелись для такой настойчивости – сплетница из его института, которая и сообщила Майке новость по телефону, намекнула вроде как невзначай про его возможную длительную командировку за границу с условием семейственности и наличия жены.

Кто знает, что им руководило, но только Майка села за стол в кухне и заплакала. И никак не могла остановиться. Так ее и застали родители, вернувшиеся с работы, и кинулись выспрашивать и утешать.

– Я ведь больная, мам, пап! – рыдала она, размазывая слезы по щекам и подбородку. – Чокнутая какая-то.

– Ничего ты не ненормальная! – строго отчитал Лев Егорович. – Это мужики тебе дерьмовые попадались!

– А они-то при чем, если я в панику каждый раз впадаю, сбегаю как дура и вообще болею, когда дело до свадьбы доходит? – начинала рыдать с новой силой Майка.

– Вот при том, что я и говорю: дерьмовые мужики! – настаивал папа.

Этот слезный концерт с выходом главной артистки на авансцену прервал звонок в дверь. Мама пошла открывать, пока папа вытирал доченьке непутевой сопли и слезы и утешал как мог, и вернулась в сопровождении тети Вики.

Теперь они втроем уселись за круглый стол вокруг Майки и принялись успокаивать и уговаривать дитя неразумное тридцати с лишним годов. И тут вдруг тетку любимую озарило: