Мэтт Пенья: 12 историй о настоящей любви (сборник)

– Мне нужно, чтобы ты был моим человеком, – призналась Мэгс. – Нужно видеть тебя. Слышать твой голос. Нужно, чтобы ты оставался жив. И чтобы перестал целовать других людей просто потому, что они оказались рядом с тобой во время обратного отсчета.

Ноэл рассмеялся.

– А еще – чтобы ты надо мной не смеялся, – добавила Мэгс.

Он снова наклонил голову и посмотрел на нее.

– Нет, это тебе не нужно.

Она поцеловала его в подбородок, не размыкая губ.

– Ты можешь получить все это, – произнес он осторожно. – Всего меня, без остатка. Если хочешь.

– Я всегда тебя хотела, – ответила она, цепенея от того, насколько это было правдой.

Ноэл наклонился, чтобы поцеловать ее, а она прижала лоб к его губам.

Они молчали.

Было холодно.

– С годовщиной, Мэгс.

– С Новым годом, Ноэл.

В саду кто-то был.

– Даниэль, – сказала Миранда. – Там Санта-Клаус. Он заглядывает к нам в окно.

– Это невозможно, – ответил Даниэль, даже не посмотрев. – Мы уже получили подарки. К тому же Санты не существует.

Они сидели под рождественской елью в доме Ханивеллов. Им было по одиннадцать лет. Под елкой как раз хватало места, чтобы сидеть, поджав ноги. Даниэль запускал поезд вокруг дерева – то вперед, то назад. Миранда разглядывала свой лучший подарок: ножницы с позолоченными ручками в виде журавля и лезвиями в форме клюва. Щелк, щелк – срезала она одну за другой хрупкие иголочки с ветки над головой. Запах хвои. Дождь из маленьких зеленых иголок. В саду, наверное, очень холодно. На окнах сверкает изморозь. Уже давно пора спать. Если это не Санта-Клаус, то, возможно, это вор, который пришел украсть чьи-нибудь драгоценности. Или убийца с топором.

Или, что куда более вероятно, один из сотен дядьев и двоюродных братьев Даниэля. Во-первых, потому, что у человека за окном не было бороды, а выражение лица казалось совсем не таким веселым, как у Санта-Клауса. Да и глаза, хотя их было не очень хорошо видно из-за темноты и изморози, несомненно, принадлежали кому-то из Ханивеллов. В комнате было полно взрослых Ханивеллов, болтающих обо всем, о чем обычно разговаривают Ханивеллы. Обо всем подряд: о лошадях и домах, о Боге и строительстве, о студиях загара и, конечно, о театре. Всегда о театре. Ханивеллы любили поговорить. Когда у них заканчивались темы, они начинали играть. Весь мир – театр.

Ханивелла редко увидишь в одиночестве. Они всегда в связке, как бананы. Не шпионы-одиночки, а целые батальоны. И хотя Миранда обожала золотисто-рыжие волосы Ханивеллов, их преувеличенную, экспрессивную манеру одеваться, репертуар шуток и секретов, стихов и разной чепухи, иногда ей хотелось сбежать. Ведь Ханивеллы требовали, чтобы ты непременно участвовал. Они задавали вопросы до тех пор, пока у собеседника не пересыхало горло.

Даниэль был исключительно спокойным для Ханивелла. Он даже не всегда интересовался, здесь ты или нет.

Миранда выскользнула из-под ели, просочившись мимо длинноногих Ханивеллов в галстуках и вечерних платьях: прозрачно-оранжевая тафта; скользкий и липнущий атлас, канареечно-желтый и фиолетовый; шелк, белый, как пена, кое-где уже заляпанный вином.

Кто-то потрепал ее по голове и подмигнул. Кто-то в золотистых одеждах покровительственно добавил:

– Бедный ягненочек.

– Бу, обманщики, – выпалила Миранда, отбиваясь. На ней было зеленое вельветовое платье в мелкий рубчик. Завышенная талия в стиле ампир. С защипами под мышками. Интерес Миранды к таким вещам был почти профессиональным. Ее мать Джоанни – последние полгода она сидела в тюрьме в Пхукете, и ей предстояло провести там еще долгие годы – была костюмером и подругой Эльспет Ханивелл.

Даниэль – сын Эльспет. А Миранда – ее крестница.

На кухне, опираясь на раковину, в которой один из новых котят Ханивеллов лакал из соусницы соус, томно целовались двое. За обеденным столом сидела девочка, всего на пару лет старше Миранды, и раскладывала засаленные и потрепанные карты Таро. Пустые винные бутылки стояли под наклоном, как пушки, а огромный мясницкий нож торчал из развалин рождественского торта. От большой печи разливалось тепло, а внутри сушилки в старой сковороде спали остальные котята.

Захватив мешок с мусором, набитый перепачканными помадой салфетками, одноразовыми бокалами для шампанского и жирными корками от пирогов, Миранда вышла из кухни. Как только дверь открылась, внутрь проскользнула кошка.

Шел снег. Большие липкие хлопья таяли у Миранды на волосах и щеках. Снег на Рождество. Конечно, в Пхукете такого не увидишь. Она подумала: чем угощают в тайской тюрьме на праздник? Мать всегда пекла на Рождество торт, а Миранда помогала раскатывать марципан.