Лора Флоранд - Француженки не играют по правилам

Впрочем, нельзя утверждать, что Мэй Кори так и не поняла, почему дочь это сделала.

– Спа-салон, – мать коснулась уголков глаз Саммер, – и немедленно. Пусть с тебя соскребут весь песок, милая, и, возможно, понадобится больше, чем просто пилинг, если ты будешь продолжать в том же духе. – Она перепроверила уголки своих глаз и с облегчением улыбнулась. Много раз Саммер слышала, что они с матерью смотрелись как близняшки. Но сегодня их было легко различить – кожа Саммер очень смугла от солнца, выгоревшие волосы всклокочены, неровные ногти неухожены. – И что это на тебе? – Мать будто не могла поверить своим глазам, ведь на босой Саммер был голубой хлопчатобумажный сарафан с красными цветками гибискуса. – О, Саммер. – Мать в замешательстве наморщила брови. – Слава богу , отец наконец-то нашел способ вырвать тебя с этого острова.

– Я не хотела покидать остров, – отметила Саммер. – Там была я счастлива.

– Саммер. Ты же сама говорила мне, когда мы полетели туда, что у тебя там даже нет ни одного парня. Как же ты могла быть счастлива? Теперь, милая, давай пройдемся по магазинам и наверстаем упущенное за четыре года, купим что-нибудь для вечернего гала-представления. – Мэй взмахнула руками и провальсировала через комнату. – О, дорогая, я так счастлива видеть тебя снова в Париже. Нам будет весело!

– Maman [24]. – Американка по рождению, как и ее муж и дочь, Мэй Кори всегда просила, чтобы Саммер называла ее maman . Ей это казалось более изысканным . Саммер медленно вдохнула и выдохнула так, как тренировала себя сама, и решила попробовать то, чего не пробовала очень давно – быть честной с собственной матерью. – Ты же понимаешь, что я чувствую себя так, будто медленно умираю, когда нахожусь в Париже? Я его ненавижу.

Мать задержалась перед зеркалом и, поморщившись, с беспокойством взглянула на отражение дочери в зеркале. Потом засмеялась.

– О, Саммер, ну что мне с тобой делать? Ты слишком избалована. Как можно быть несчастной здесь? – Она взяла корзиночку с financiers и беззаботно вывернула ее содержимое в корзину для мусора. – Впрочем, тебе надо быть начеку! – Смеясь, она схватила Саммер за руку и потащила к двери, обняв за талию. – Со здешними поварами шутки плохи, они собьют тебя с пути, если им это позволить.

– Так ты нашел их в мусоре?

Фредерик вздрогнул, попытался отвести взгляд от пустой корзиночки, которую Люк держал в руках, и тихо ответил:

– Ты уже спрашивал.

– Все, – слишком спокойно произнес Люк. – Абсолютно все в мусоре.

Он послал Саммер маленькую корзиночку, наполненную солнечным сиянием, чтобы она открыла для себя… но что? Он не представлял, как выразить это словами, поэтому выбрал financiers . Немного золотистой выпечки, которая как бы говорила: «Я сожалею, что оставил вас в холоде, вот вам немного теплоты». Или: «Вот румяные, теплые пирожные. Они настоящие. Возможно ли, что ваша золотая теплая улыбка тоже настоящая?» Или: «Подумай обо мне. Я думаю о тебе. Хорош ли я на вкус?»

А все потому, что корзиночка с financiers гораздо изысканнее и убедительнее, чем все эти слова. И с ее помощью чертовски безопаснее выражать свои чувства.

Мусор. Поворачиваясь, он сделал резкое движение запястьем, и пустая корзиночка приземлилась точно на тележку для обслуживания номеров.

И немедленно выпрямился навстречу мужчине, который только что вошел через заднюю дверь. Одна рука Люка проскользнула в карман, другую же он протянул.

– Monsieur [25].

Его приемный отец, умевший контролировать себя до такой степени, которой даже Люк не сумел достичь, со сдержанным негодованием смотрел в корзину.

– Твои financiers кто-то бросил в мусор?

– У нас время от времени останавливаются анорексичные блондинки, – произнес Люк нарочито безразличным тоном. Хотя она такой вовсе не казалась, когда была у него на руках. Пожалуй, она была гибкой, стройной, податливой. Она была сильной и нежной, но вовсе не тощей и костлявой. Люк чувствовал ее усталость и еще что-то непонятное, когда она цеплялась за него и прижималась к нему так, будто он вытаскивал ее из глубин ада.

Бернар Дюран покачал головой с аккуратно подстриженными серо-коричневыми волосами.

– Она, должно быть, слишком испорчена, раз не ценит тебя. – Бернар бросил на своего приемного сына такой взгляд, который напомнил Люку, ради чего он живет. Под этим взглядом, в котором была видна с трудом сдерживаемая гордость, Люку хотелось лезть из кожи вон. – Не покажешь ли мне свою Victoire [26]? Вчера вечером я видел тебя по телевизору, но в кадр не попало самое важное. Как ты сделал этот десерт?