Катя Зверева - Николас Яворский. Городская сказка

Кто-то, шедший по тротуару, вспугнул стаю голубей. Серые птицы взлетели вверх шурша крыльями, поднимая пыль и мелкий мусор. Они пролетели несколько метров и опустились на асфальт рядом с длинным фонарем и скамейкой, где кто-то вчера вечером рассыпал семечки.

Было раннее утро. Такое раннее, что полумгла еще окутывала улицу, и туман забирался в карманы куртки идущего, норовил проникнуть под воротник, отчего человек ежился и старался глубже закутаться в шарф. Он шел задумавшись, стуча по асфальту каблуками башмаков, не заметил даже дворника с метлой, растерянно смотревшего на прилетевших голубей.

Темные волосы падали ему на лоб, закрывая глаза. Но даже сейчас, когда он шел с опущенной головой от не дававших ему покоя мыслей, прохожий мог увидеть лихорадочный блеск его темно-зеленого взгляда, и, едва увидев, сразу же отшатывался в сторону, словно не желая попасть в поле зрения этого странного человека. «Маг! Алхимик!» – проносилось в голове у пугливого иностранца, наслышанного о мистических явлениях Праги. «Шулер! Аферист! Шпион!» – злобно шептал вздорный старик, выгуливавший ободранную собаку.

Человек шел слегка ссутулив плечи и при этом как-то нервно, резко выбрасывал тело вперед. Кроме того, встреть вы его, вам могло бы показаться, будто он проверяет что-то, спрятанное под курткой, при этом страшно боясь потерять этот предмет, так как время от времени, воровато оглядываясь, он хлопал рукой по внутреннему карману.

Человек шел долго – стуча ботинками по каменистому тротуару, он иногда поднимал взгляд и оглядывал то, что попадалось ему на пути – готические соборы и ратуши, костелы, закрытые еще пабы, магазинчики и спящие дома. Он не взял такси в этот ранний час, потому что явно хотел проветрить голову. Шел долго – может быть, час, может, два, вглядывался в давно забытые очертания Праги. Было похоже, что он приехал издалека.

Человека звали Николас Яворский.

Ему было двадцать семь лет отроду, и он был русский по происхождению – не чех и не поляк, как могло показаться на первый взгляд; имел довольно высокий рост и телосложение достаточно крепкое и не хилое. Одет был просто: потертые джинсы, ботинки из старой коричневой кожи, клетчатый шарф и мятое пальто темно-синего цвета – ничто из его костюма в это утро не раздражало взгляд своей необычностью. По виду он был совсем как Павел Гуров из Санкт-Петербурга , только казался несколько крепче сложенным, имел не такие белоснежные зубы и ел мясо. Кроме этого поразительного сходства и ряда несущественных отличий можно назвать, пожалуй, еще одно: Гуров говорил, что любовь – наркотик, из чего следовало, что он, Гуров, сам никогда не влюбляется. Яворский был гораздо менее осмотрителен в этой сфере жизни человека и подвергался подлой зависимости не раз.

Об этом они часто разговаривали в бытность Яворского в северной столице. Николас в те молодые времена сделал так, чтобы два последних этажа Дома Дингера достались именно Павлу и его небольшому бизнес-начинанию, после чего их знакомство стало чуть более дружеским и неформальным, чем деловым – настолько, насколько эта два человека вообще могли дружить.

Яворский шел по Карлову мосту, окутанному утренним туманом, и скульптуры святых каменными глазницами глядели на него со своих постаментов. Аромат древесной туалетной воды тянулся позади него, оставляя еле уловимый след. Полы пальто развевались, действительно делая его похожим на мага. Яворский усмехнулся. Красная полоска солнца уже показалась из-за горизонта. Пражский ветер лохматил ему волосы, приносил аромат утренней Влтавы и рождающегося дня.

Он посмотрел на часы, которые висели на ратуше, и ускорил шаг: стрелки приближались к пяти часам утра. Скоро улицы начнут наполняться людьми.

Через четверть часа он появился перед домом желтого, вытертого от времени кирпича в Малой стране. Зашел в подъезд, не обратив внимания на радостно кинувшего «Доброе утро, пан Николас!» консьержа и поднялся на пятый этаж. Оказавшись в квартире, устало оперся об стену и оглядел свое место в мире, которое занимал летом – между своим четвертым и пятым годом в Сорбонне.

Здесь все было по-прежнему. Простое, но просторное жилье для молодого, ни с кем ничем не связанного мужчины. Бар в гостиной, вазы из богемского стекла на барной стойке, старинные пыльные винные бутылки и скрипка в углу – скрипка, которую она так и не забрала. Кускам ткани удалось спасти от пыли только кресло в гостиной, кровать в спальне и пару стульев.