Ник Ремени - Не плачь, любимая!

– Чмо ненасытное. Закрой дверку, – недовольно поворачивается к нему Молдаван. – Мало получил? Еще хочешь?

«Жди, закрою», – думает Чмо, но прикрывает дверку, оставив маленькую щель. Помнит, что сегодня он уже получил от Миши, что они чуть не подрались из-за Трубы.

Мы с Чубом отходим к нарам. Разговор заводит Чуб, как всегда, об МТС. Как они дружно с ребятами жили, как их ждали в хозяйствах.

Выложив все про МТС, Чуб переводит разговор на другую, самую близкую ему сейчас тему: о своем освобождении и приезде жены.

Через несколько месяцев у Ивана истекает срок, который ему определил суд для отбывания наказания. Но даже отбыв положенный срок, он не сможет возвратиться домой. Его не пускают дальше Урала. У него это не укладывается в голове: что это за порядки такие.

– Я добросовестно отмантулил свой срок. И теперь хочу на Родину, в Миргород, где родился и вырос, где имел любимую работу, дом, жену и детей. У меня все было. Теперь у меня все это хотят отнять. По какому праву, – удивляется он. – Только потому, что надо поднимать Сибирь?!

– Брось паниковать, в Сибири можно тоже жить. Не только в вашей Украине, – пытается успокоить его Окуджава.

– Я ненавижу эти дикие края, куда меня хотят насильно загнать. Если тебе или кому-то другому нравится Сибирь, живи, я ничего не имею против. Но у меня другая раскладка. Там, в Украине, у меня жилье, семья и работа. Зачем мне Сибирь?!

– Не поднимай напрасно перья. За тебя уже все давно решили, – объясняет Окуджава. – О Миргороде и всей Украине ты только можешь помечтать.

– Не знаю, кому дано право исковеркать мне всю жизнь? Хотел бы я посмотреть этому человеку в глаза, – не успокаивается Чуб.

– Не паникуй, – пытается переубедить его Окуджава. – Приедет к тебе твоя Иришка. Найдете работу, обзаведетесь знакомыми. Вас отсюда не выгонишь. В Сибири полно украинцев. Иногда мне кажется, что их больше, чем русских.

Я вспоминаю разговоры своих родителей и знакомых, что испокон веков украинцев насильно отправляли осваивать дикую Сибирь. Находились и такие буйные головы, которые в погоне за землей бросали насиженные теплые места и целыми семьями выезжали за Урал.

Я, как и Иван, не дождусь окончания своего срока. Никакие силы не удержат меня в этом суровом необъятном краю. Благо, в отличие от Ивана, мне разрешают выезжать за Урал и селиться на родине.

Но то, что многих из нас не выпускают за Урал, вызывает у меня справедливое возмущение:

– Нас много, нас невозможно, как татар, погрузить в вагоны и вывезти осваивать дикую территорию. Ваганов не хватит, – говорю, – вот они и ищут всякие поводы, чтобы добиться своего.

– Дело говоришь, Лапша, – обрадовался Чуб, – пусть Окуджава и ему подобные осваивают эту территорию. О нашей родной территории тоже нужно заботиться.

Чуб со дня на день ждет Иришку. Из далекого Миргорода, что на Полтавщине, за Урал, в Западную Сибирь.

Воображение ему рисует картины одна страшнее другой. Все они связаны с морозами.

– Когда они перестанут жарить?! – возмущается Иван.

– Это ж тебе не Миргород, не Полтава, не Сумы. Там, небось, потекли ручьи, – строю свои предположения я.

– Побоится Иришка сюда ехать, – точит червь сомнения душу Ивана. – Возьмет, и не поедет. Тогда хоть вешайся.

– Ты ж мужик, – не успокаивается Окуджава. – Не чета ей, жены декабристов бросили все и приехали вслед за своими мужиками.

– Наказание определили для меня. Я не хочу устраивать каторгу для своих родных. Если Иришке понравится здесь, будем жить в Сибири, не понравится – заставлять не стану.

– У меня попробовала бы не приехать: как глава семьи сказал, так и баста. У меня разговор короткий, – говорит Окуджава. – Моя мой принцип знает: куда иголка, туда и нитка.

– У меня другие принципы, – сопротивляется Чуб.

– Избаловал ты ее, Чуб, – не успокаивается Окуджава. – Свет клином на Миргороде не сошелся. И здесь люди живут.

– Если согласится Иришка, мы здесь дружно заживем. Нас не испугают трескучие морозы. Я сяду на трактор, Ира будет учить детей.

Пока мы с Чубом разговариваем, Чмо заканчивает приготовление дичи. В бараке появляется резкий запах горелых перьев.

– Еще этого нам не хватало, – возмущается Молдаван.

Чмо кладет тушки в алюминиевую миску. В ожидании, пока они немного остынут, смачно причмокивает толстыми губами.

– Дичь! – произносит довольно.

Он берет обгоревший комочек и, не пережевывая, отправляет в рот. Даже голодный организм ее не принимает. Чмо делает несколько интуитивных движений и отрыгивает птицу назад.