Елена Виктори - Наедине

Из всех человеческих чувств выжило одно, оно разрасталось и захватывало внутренние глубины – чувство вины. И Рита поддалась ему без остатка, прогнулась и подчинилась, позволив ему властвовать безраздельно. Чувство вины терзало, как хищник, овладевало ею, перекрывало дыхание, а потом, насытившись, бросало в одиночестве, ослабевая хватку до следующего внезапного прыжка, до очередного нападения. Оно так глубоко пустило корни в душу, что Рита чувствовала себя неразделенной с ним, как будто она и чувство вины – единое, неразрывное целое. Если бы она была рядом с отцом, если бы приехала на час раньше или совсем не поехала к друзьям в тот день… многочисленные «если» плодились с геометрической прогрессией, складывались ворохом в большой, невидимый мешок, и физически давили на плечи неподъемным грузом. Разговоры с мамой приносили лишь временное облегчение. Счастье, как сломанные часы, остановилось. Счастьё было с ними раньше, она отчетливо помнила это. Они жили в материальном достатке, и кумушки судачили, что мама Риты «замужем как за каменной стеной, ведь муж всё для семьи, всё для семьи». Но не стало папы, и все померкло, потеряло значимость. Поступление в ВУЗ, в который когда-то учился отец, могло было бы быть долгожданным событием, а мелькнуло незначительным фрагментом, не имеющим смысла. Добавилась чужие люди из института, преподаватели и студенты, а Рите собрать чемодан и сбежать домой, к маме, словно она маленький, потерявшийся ребёнок. Рита застыла в точке прошлого, окаменела, её тело совершало механические действия, а душа продолжала стоять у свежей могилы отца, где дождь льёт и льёт не прекращаясь, заливая лицо, и без того мокрое от слёз, потому что слёз не хватает. Даже поездки домой на выходные стали каким-то ненастоящими, разлучаться с мамой, пусть и на время, становилось больно, и чувства постепенно отключились. Если анестезия души существует, то именно она случилась с Ритой.

Не смотря на полное безразличие Риты ко всему происходящему, её появление в институте, наоборот, произвело большой фурор, а прозвище «королева Марго», прилетевшее сарафанным радио из родного города, прочно закрепилось с первых дней учёбы. Желая остаться в тени, быть неприметной, Рита не красилась и держала траур, но поклонники всё равно увидели и разгадали красоту скромной девушки. Невысокого роста, гармонично сложенная, с выразительными чертами лица, Рита обладала той необъяснимой притягательностью, свойственной исключительно женщинам, рожденным под знаком Рыб. Слегка смуглая кожа и темные волосы делали ее похожей на испанку, а брови, густые и черные от природы, почти сходились на переносице. «Знак везения!» – утверждал раньше папа. «Только где оно, это везение?» – мысленно спорила Рита с отцом.

Чрезмерное внимание мужского пола, и без того всегда отягощавшее, в институте приняло обороты непредсказуемые. Особенно досаждал нахальный Петр, старшекурсник, который кинулся осаждать Риту как неприступную крепость. И стиль «ухаживания» выбрал хищный и захватнический: отпускал неуместные шуточки, подкарауливал, искал случая оказаться наедине, чтобы дать волю неуёмным рукам и буйной фантазии, отчего Рита боялась перемещаться по общежитию в одиночестве. С подругами тоже не складывалось, как только взгляды парней развернулись в сторону Риты, то для девушек она стала черной кошкой, которая может перебежать дорогу в любой момент. Ищущие взгляды сопровождали Риту везде, как и сегодня в дороге. Ей даже казалось, что глаза, чужие, большие, любопытные, преследуют её повсюду, и в прямом смысле пожирают её, стараясь отхватить наиболее лакомый кусочек. Всевидящие, наблюдающие глаза, от которых не спрятаться и не укрыться.

История с Петром могла стать коротким и смешным анекдотом, будь отец в живых. Одного появления приезда папы было бы достаточно, чтобы положить конец мелким козням невоспитанного ухажёра. А сейчас возвращение в общагу напрягало предстоящим столкновением с целеустремленным наглецом, который не упускал случая напомнить о себе пошлыми намёками и прочими неприятными выходками. Чем больше Рита сторонилась Петра, тем навязчивее он становился. Её холодность прочитывалась им как вызов, воспринималась как красная тряпка, словно Рита – приз, за который нужно бороться. «Никуда не денешься, влюбишься и женишься», – напевал Пётр, заглядывая на общую кухню. «А потом понравится, и сама же еще и попросишь», – наклонившись, шептал ей в ухо. Петя – амбал под два метра роста, богатырского сложения, и Риту пугала его агрессивная настойчивость. Нервы, и без того расшатанные, давали сбой, и слезливые настроение случались почти каждый вечер, особенно при воспоминаниях об отце. Как много он значил – друг, учитель, тренер. Крепость, защищавшая их с мамой, Рита ни на минуту не сомневалась, что отец станет одним из долгожителей в роду, сохранив прекрасную физическую форму, ясный ум и чувство юмора до глубоких седин. Но всё пошло наперекосяк, что-то заклинило и сбилось в системе мироустройства, запустился обратный отчет, и в непредсказуемом сценарии, не находя для себя места, Рита спрашивала: для чего жить? может быть, её место там, рядом с папой?

Читать дальше