Мара Минг - Авиньон и далее везде. Роман-путешествие о любви и спасении мира. Основан на реальных событиях. Публикуется в память об авторе

– Я работала в галерее. – принялась объяснять я. – Когда поняла, что с глянцем всё – устала, каждый год одно и то же, одни и те же темы, одни и те же лица – то выучилась на искусствоведа. Выучилась, конечно – одно название, за два года такому не выучишься. Но это было хоть что-то. Устроилась в галерею. Мебель – нет, но картины продавала. Еще вазочки, часы, статуэтки.

Я решила опустить все, что было до: ресторан с Анилом, порностудия, брачное агентство, торговля штанами на ночном базаре и прочее. Еще на час рассказов, а хорошей рассказчицей я себя никогда не считала.

– Получалось с вазочками? – полюбопытствовал Паоло. Я призналась:

– Не очень. Но сейчас меня зовут руководить издательским отделом в антикварной фирме. Ну, знаешь, заниматься всем, что насчет текстов. Буклеты, листовки, сайт. Журнал. Эээ… Не знаю, каталоги. Фирма хорошая, люди хорошие.

– Пойдешь? – спросил Джон.

– Собираюсь. – я пожала плечами. – Меня смущает, что офис, что полный день, что опять будет режим. Но все-таки это неплохой вариант. Я не хотела в офис – но люди правда хорошие. Позиция хорошая. Стабильность.

Слово «стабильность» в этом мире полосатых лосин прозвучало так же нелепо, как прозвучало бы воззвание к господу на вечеринке атеистов.

Стеклянный официант принес ребятам два наперстка с эспрессо; для меня было что-то невообразимо кисейное, кремовое, с кипельно-белой фатой из сливок. Паоло потянулся к сахарнице, выудил оттуда кусочек коричневого сахара.

– Еще в небольшой музей зовут, лекции читать. Параллельно интернет-магазин делаю. Много всего. Надо как-то приоритеты расставить, я запуталась. К вам вот приехала, отдохнуть, проветрить голову. Потом поеду в Италию. Знаешь, как я всегда делаю? Когда я отправляюсь в путешествие, то задаю ему вопрос. И обычно оно отвечает. Так или иначе.

– А, – только и сказал Паоло. Я не поняла, было ли это междометие знаком одобрения, или, наоборот, он остался равнодушен к моим методам. Стены, вывески, платаны отпрянули от меня, вернулись к своему делу: охранять город, блюсти геометрию. Чтобы поддержать разговор, я поинтересовалась:

– Чем жонглируешь? И где?

– Шарами, – ответил Паоло. – Большими прозрачными шарами. Просто на улице. Как и многие тут.

– Он страшно бедный. – сообщил Джон. И мне вдруг почему-то сразу стало неловко: будто я сидела и прикидывалась человеком того же племени, а у самой было всё .

Сделав вид, что у меня затекли ноги, я встала из-за стола и направилась к фонтану. Там, на слепой желтой стене, был искусно нарисован некто: бродяга, присевший отдохнуть. Видавшее виды пальто, надвинутая на глаза шляпа, заскорузлые ботинки. Под ногами вертится кудлатая собачонка. Такой безобидный издалека – оплывшие плечи, руки на коленях, само умиротворение и благость. Я подошла поближе и вздрогнула: из-под шляпы сверкали живые злобные глаза.

А что, если так оно и есть, подумала я. Что, если я всем вру.

Когда кофе был выпит, Паоло забросил на плечо рюкзак и, проштамповав на мне прощальный поцелуй, убежал тренироваться. А Джон постановил: идем на Пляс дю Пале. Там всегда происходит самое интересное.

– А в четыре пойдем к японцам. – строго добавил он, так, будто ожидал возражений.

День предстоял длинный, а я не сказать, что пришла в себя. Знакомство с новым городом не должно начинаться с усталости; это все равно что прийти на первое свидание с похмелья. Кисейные облака в моей чашке, конечно, не помогли. Мне было все равно: пляс так пляс.

Если бы я знала, что там и приключится все непоправимое – пошла бы я?

Да. Пошла бы все равно.

– –

Мы покинули благостную тень и снова двинулись по рю де ля Карретери. Улица: еще не тесная, но не широкая, в ширину быстрого взгляда. Дома кажутся высокими – и все же много света. Свет, как ласка, как признание в любви. Солнце перестало раздражать. Лавочки распахнули доверчивые рты: лавочки с фруктами, табаком, золотистой выпечкой. Маленькие кофейни на два плетеных стула и прачечные на две стиральных машины. Темные пещеры кебабных, из которых заманчиво пахло сытостью.

– Я не очень разговорчивый, ты прости. Не подумай на себя, – вдруг включился, как радиоприемник, Джон. – Это все из-за работы. В голове только шоу.

А мне и не хотелось говорить; я таращилась на мир. По улице брели ленивые туристы. Привалившись к запрещающему знаку, отдыхал в тени красный велосипед (вблизи стало видно: ржавый). Из рваного абриса крыш на горизонте торчала башня с часами: дылда-лоботряс, усаженный на заднюю парту, потому что длиннее всех в классе. Пахло свежей выпечкой. Авиньон начинал мне нравиться.