– Ты теперь совсем по-другому смотришь на город, – сказал врач.
– Не только на город.
Ей захотелось взять его за руку. Только это, не больше. Марина никогда быстро не сходилась с мужчинами. Просто сейчас хотела почувствовать его.
Рука прошла сквозь пустоту. Забыла на мгновение, что у нее свидание с призраком.
И тени у него нет. Марина случайно это увидела. Иоганн Рихтер тут же поймал ее взгляд:
– Какой есть, такой есть, Fräulein, – он грустно посмотрел на свою спутницу.
Марине захотелось, чтобы ему сейчас было хорошо. Слова пришли сами:
– Ты мне очень помог, спасибо тебе.
– Что ты, я просто сказал несколько слов тогда, когда они были нужны тебе.
– Я снова хочу жить. Не просто потому, что надо, что нельзя бросаться из окна. Жизнь снова начинает нравиться. Понимаешь?
– Да, Fräulein.
Он сейчас так близко к Марине. Глаза смотрят в глаза. Они ласкают друг друга глазами.
«Это лучше секса», – подумала Марина.
Они долго стояли у Даугавы. А потом медленно шли к святому Екабу. Их путь освещала луна.
Вдвоем, совсем близко друг к другу идут, но перед Мариной лишь одна тень. Ее тень. Она видит его, с ним хорошо, а тень ее все равно одна…
Это необычно, это пугает…
Но сейчас в Марине сильнее другое – ей нравится этот призрак.
– Расскажи мне о себе, Иоганн Рихтер, – попросила она.
– В другой раз Fräulein, – отказался он, – не стоит портить прекрасные минуты невеселым рассказом.
Она не стала настаивать.
Они поднялись в ее квартиру, стояли возле окна. Того окна, через которое Марина хотела уйти из жизни.
Теперь ей было страшно думать о том, что такое могло произойти.
Марина чувствовала, что Иоганн Рихтер разбил тот кокон из тоски и боли, который сковывал ее душу. Он освободил Марину. Остатки этого кокона еще есть, но они постепенно спадают с нее.
Благодаря ему, призраку. Благодаря городу, по которому сегодня гуляли, по которому она часто гуляет одна.
А сейчас они вместе смотрят на этот город – на шпили кирх, крыши домов. И на Луну в небе смотрят.
Вот только прижаться к мужчине, который так близко, Марина не может. Оттого в ней горечь.
Но все равно она очень не хочет отпускать его от себя. Увы, скоро рассвет, значит, призрак оставит ее.
– Ты еще придешь ко мне?
– Не знаю, – Иоганн Рихтер не смотрел на нее.
Он больше не увидит ее. Да, может, они половинки целого, но слишком далеко находятся друг от друга. Это надо принять как должное. А сегодняшняя общая ночь, каждое ее мгновение, всегда будет с ним.
На этот раз Иоганн Рихтер ушел не через зеркало, хотя оно ему очень нравилось – старинное, красивое. Любому призраку приятно пройти через такое.
Сегодня он миновал зеркало, подошел к двери, она сама открылась перед ним.
Сам не осознавая того, врач сегодня хотел быть похожим на обыкновенного, живущего на земле человека. Получалось плохо…
Когда Иоганн Рихтер возвращался домой, мысли о том, что у него с Мариной нет общего будущего, отошли на второй план.
Он был счастлив, ведь они только что виделись. Прекрасна эта звездная ночью с большой круглой Луной!
Айна ждала его дома, в маленькой комнатке музея. Встретила, посмотрела в глаза.
– Ты уже несколько дней не был в библиотеке, – сказала.
Права. Ему не хотелось туда идти. Все равно не смог бы читать.
– Не складывалось, – кратко сказал Иоганн Рихтер.
Он не хотел никаких разговоров. Продолжал жить встречей с Мариной.
Подошел к окну. Снова смотрел на звезды сегодняшней ночи. Вспоминал свидание. Снова переживал каждое его мгновение. Вновь чувствовал то, что чувствовал тогда, когда был с Мариной.
– Ты меняешься в последнее время. Почему? – тихо спросила Айна.
Иоганн Рихтер сделал вид, что не услышал ее слова.
Она не стала повторять свой вопрос.
Годами в акварелях Андриса мало что менялось. В основном, художник писал пейзажи, силуэты старого города. Почти все его картины были в неярких тонах.
Люди говорят, что чувствуют спокойствие, умиротворение, когда смотрят на них. Он это понимает – сумел передать что-то свое!
Всегда отдыхал душой, когда работал. Отдыхал и… грустил. В Андрисе много этого чувства. Но грусть его редко кто видел. Она в почти неуловимых оттенках, тенях картин.
Прежде Андрис не поднимался выше определенного уровня. Будто застыл в своих чувствах, своей грусти, своем мастерстве.
Сейчас в нем будто что-то взорвалось. Художник работает с большим напряжением: ночами стоит у мольберта. Потом, днем, болят виски, но он все равно продолжает работать. Устает, мало спит, но внутри будто что-то горит.
Читать дальше