Сарина Боуэн: Год наших тайн

На этот раз я села в первый ряд, чтобы не было искушения озираться.

Бриджер

Первые двадцать минут лекции по музыкальной теории все шло прекрасно. Профессор начал объяснять, как звуковые волны воздействуют на барабанные перепонки. Естественные науки мне всегда нравились, а материал был проще, чем химия, которую я изучал на выпускном курсе. Вперед и с песней!

Но потом лекция приняла другое направление. «Когда звуки организованы в музыку, и эта музыка проигрывается медленно и в минорном ладу, слушатель нередко чувствует грусть», – сообщил профессор. Он подскочил к музыкальному центру и включил трехминутный фрагмент из «Реквиема» Моцарта.

Зазвучала музыка, медленная и тихая. Когда она начала заполнять зал, а звуковые волны отражаться от деревянных стульев и свинцового стекла окон, волосы у меня на затылке встали дыбом. «Закройте глаза», – скомандовал профессор со своей кафедры.

Я подчинился, отдавшись на волю скрипок и хора, который пел на латыни. Музыка была жуткой и драматичной. Не поспоришь. И мое сердце отдалось на ее волю. Я чувствовал себя раздавленным – все из-за того, что услышал в записи пение, в первый раз прозвучавшее больше двухсот лет назад.

Если бы я пришел на этот курс год назад, то, наверное, не был бы так потрясен. Но теперь настали непростые времена. Будь моя жизнь фильмом, саундтрек к этому году был бы написан в зловещих тонах. И я ничего не мог поделать. Мне оставалось только проглотить все это и плыть по течению.

Пение закончилось, и профессор заговорил о темпе и ритме. Я записывал, стараясь справиться с возникающей на странице незнакомой терминологией. Меня никогда не интересовала классическая музыка. Но на данный момент лучших вариантов выбора не было, а мне для окончания курса требовалось больше занятий по литературе и искусству. Такой уж он, Харкнесс, здесь хотели, чтобы я стал чем-то большим, чем сухарь-естественник. И хоккеист.

Бывший хоккеист.

В конце недели мои товарищи по команде наточат коньки и явятся на каток. Они будут тренироваться, отрабатывать броски и спорить, какую потом лучше взять пиццу.

А что буду делать я? Лопать китайскую лапшу и ковыряться в расписании, которое сам себе составил, чтобы не запутаться в своих многочисленных делах. Этот год – сплошное испытание лекциями, и временной работой, и учебой. Еще и нянькой быть приходится.

И хранителем тайн.

Невозможно сосчитать все случаи, из-за которых я мог провалиться и погореть. Я мог потерять временную работу, мог заболеть. Моя сестренка могла заболеть. Мать могла вляпаться в криминальную историю. В общем, список километровый. И даже если ничего такого не случится, положение у меня шаткое. В колледже могли раскрыть мою тайну – рыжую тайну весом в шестьдесят пять фунтов – и указать мне на дверь.

Так что, даже сидя в просторном старинном зале, в пыльной тишине одного из старейших колледжей Америки, я был на грани.

За пару рядов от меня сидела девица, которую на статистике я поймал за разглядыванием моей персоны. Теперь она сидела, оперев голову на руку, так что ее блестящие волосы упали на один бок. Была видна сливочная кожа ее шеи, и если бы я сидел ближе, наверняка не удержался бы и потрогал – проверил на гладкость.

Перед ней лежал блокнот, и она строчила в нем так, будто от этого зависела ее жизнь. По этому рвению в первый день занятий я определил: первокурсница. Можно не сомневаться.

Год назад в это время я бы смотрел на девчонок-первокурсниц, как на шведский стол в буфете, только и думая, с какого блюда начать. В прошлом году мои соседи по комнате придумали хохму: «Какой тип девушек нравится Бриджеру?» Смеяться нужно было при ответе: «Тот, что шевелится».

Говорите что хотите, но у меня имелись причины быть таким… да, паршивым бабником, будем называть вещи своими именами. Ведь я уже предполагал, куда катится моя жизнь. Конечно, я не мог предсказать всего. Понятно было лишь, что катится она по наклонной плоскости, что мамаша уже купила себе билет в ад – в один конец. Прошлый год предоставил мне последний шанс побыть беззаботным гулякой. Я воспользовался им. И ни секунды об этом не жалею.

Так что вы должны простить мне то, что я пару раз загляделся на хорошенькую девчонку, сидевшую через два ряда от меня. Потому что это все, что я мог себе позволить.

После занятий я отправился в недавно отремонтированный студенческий центр, чтобы перехватить сэндвич и немного почитать. Только первокурсники и суперботаники начинали заниматься в первый же день. Но этот семестр обещал стать самым трудным в моей жизни, и нужно было менять привычки, чтобы дело пошло на лад.