Маргарет Пембертон - Богиня

Солнце поднялось, озарив мягким светом коралловую черепицу монастырской крыши. Фигурки в черных платьях спешили в часовню к заутрене. До Валентины донеслись звонкие детские голоса. Она зябко поежилась. Ветер разметал по лицу темные волосы.

Настал день Святого Иосифа. День ее свадьбы. Любопытные туристы появились на улицах. Может быть, там, во дворе монастыря, какая-то девчонка в грубом полотняном платье и тяжелых туфлях тоже нетерпеливо ждет волшебного появления первой ласточки из-за моря.

– Поезжай на юг, – шепнула Валентина этой воображаемой девочке. – Поезжай на юг, скройся в Сан-Диего, где тебя никто не знает.

Рука непроизвольно сжала золотую ласточку, висевшую на шее. Сама она никогда не поехала бы на юг. В Сан-Диего ее не ждал Видал. И теперь уже не ждет нигде.

Валентина выпрямилась, и слезы, наконец полились по ее лицу. Повернувшись, она слепо шагнула туда, где оставила машину.

Когда Видалу сказали, что Валентина считает его мертвым, он сразу понял, где она может быть, и последовал за ней через ночь, как только треснувшие ребра перетянули тугой повязкой, а на сломанную руку наложили гипс. Все пытались его остановить. Доктора, медсестры, Саттон, Лейла. Но он никого не слушал. Сегодня день их свадьбы. Он должен добраться до нее. Должен отыскать.

Видал повернул на Сан-Хуан-Капистрано и возблагодарил Бога, увидев наконец ее «роллс-ройс». Он остановил машину в облаке пыли и, морщась от боли, медленно вылез, не переставая встревоженно оглядывать окрестности.

Она стояла на вершине холма; лицо поднято к небу, руки глубоко засунуты в карманы. Всхлипнув от облегчения и счастья, Видал устремился к подножию холма.

Сначала Валентина не узнала его, заметив сквозь пелену слез темную фигуру, поднимавшуюся на холм. Пальто как-то странно топорщилось на плечах – видимо, потому, что рука висела на перевязи. Сердце Валентины провалилось куда-то, а кровь застучала в висках. Он похож на Видала. И походка… походка Видала!

Валентина застыла, не смея дышать, не в силах пошевелиться, спрятав подбородок в высокий воротник.

– Видал, – неверяще прошептала она, и тут он поднял голову, и она увидела темный локон, как всегда упрямо спадавший на лоб. – Видал! О Господи, Видал!

Она бежала, спотыкаясь, оскальзываясь на росистой траве. Он жив, он ждет ее – и кошмар кончился!

Наконец она упала ему на грудь. Видал прижал ее к себе здоровой рукой, впился губами в похолодевшие губы… и последняя тень сомнения исчезла.

– О, моя любовь, моя жизнь, – шептала она, поднимая сияющее, залитое слезами лицо. – Мне сказали, что ты мертв!

Видал осторожно стер соленые капли.

– Кариана погибла, – тихо промолвил он. – Меня выбросило из окна на полном ходу, прежде чем взорвалась машина. Когда полицейские прибыли в театр, чтобы все рассказать, тебя уже не было.

– Что случилось? – спросила она, благоговейно дотрагиваясь до его лица.

– Довольно много всего, – усмехнулся Видал. – Доктора терпеть не могут, когда их пациенты сбегают из больницы посреди ночи. Саттон сказал мне, что тебя не видели с той самой минуты, как ты узнала о моей смерти, поэтому я поехал за тобой.

Валентина ошеломленно уставилась на него.

– Но почему именно сюда? Откуда ты знал?

Ласточка сделала круг над ними и взмыла высоко в небо. Черное оперение блестело на солнце мокрым шелком. Он проводил птицу взглядом и крепче обнял Валентину.

– Откуда птицы знают, когда и куда возвращаться? Я приехал, потому что знал: только здесь смогу отыскать тебя. Потому что люблю. Потому что больше не потеряю тебя. Никогда!

Наклонив голову, он прижался губами к ее губам, как раз в тот миг, когда за первой ласточкой появилась еще одна, и еще, и еще… пока воздух не наполнился тихим щебетом и хлопаньем неутомимых крылышек.

Общая спальня для учащихся в закрытом учебном заведении. – Здесь и далее примеч. пер.

Молитва по четкам

Остролист (англ.) – растение, из которого плетут рождественские венки.

Блюда мексиканской кухни

Букв.: ужасный ребенок (фр.).

Коробка для кинопленки.

Первый корабль с английскими колонистами, прибывший в Америку.

Коктейль

Платье свободного покроя.

Шекспир писал на староанглийском языке, труднодоступном для понимания современных людей.