Елена Хотулева - Гравбры на ветру

Ветер никогда не утихал. Даже если ему надо было на миг остановиться, он начинал кружить по спирали, подхватывая держащиеся за руки листья и дорожную пыль. Он имел обыкновение летать в прошлое, следуя за луной, а будущее он посещал, обгоняя солнце. Люди чувствовали на своих лицах его прикосновения и начинали говорить вполголоса, однако их мысли при этом становились намного громче. Бороздя своими рассказами и размышлениями его нежные крылья, двое мужчин и две женщины оставляли на ветре раны подобные иероглифам, которые чуть позже, пачкаясь в чернильности ночей, копоти костров и мраке злых помыслов, отпечатывали на молочной белизне бумаг гравюры от первого лица.

Я стоял возле приоткрытого окна и смотрел вниз на букашечных пешеходов. Звенящий воздух майской непогоды уносил дым моей сигареты в сторону умытого дождем заката. Почему мне всегда так отвратительно грустно после испытанной страсти? Не потому ли, что я всю жизнь держал в объятьях не тех женщин? Маленьким серым сугробом упал на подоконник пепел. Я обернулся в сторону кровати и посмотрел на сбитые простыни и свесившуюся треугольником подушку.

— Ты спишь? — собственный голос показался мне чужим и лицемерным.

— Нет. Жду, когда же ты наконец перестанешь курить, — Мара приподнялась, подперла руками подбородок и надула губы. — Иди сюда. Мне без тебя холодно, — она похлопала ладонью по одеялу.

— Остудись немного. А то еще обожгусь, — я бросил окурок за окно и прошелся по комнате. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Артис, дорогой, хватит бродить туда-сюда. Пей сам, если тебе очень хочется. Такое впечатление, что мысли о любви посещают тебя только после пары рюмок. Ты, видно, полон каких-то психологических блоков.

— Ты говоришь о блоках? — я рассмеялся.

Слышать от нее наукообразные слова было более чем нелепо — гусеница, рассуждающая о мироздании, вот, как она выглядела, если начинала умничать. Я подошел к столу и немного налил себе на дно бокала из узкогорлой бутылки. Коньяк был отменный — казалось, что он растворялся во рту еще до того, как я успевал сделать глоток.

— Одевайся, тебе пора домой, — хрусталь звякнул, задев лакированный угол столешницы.

— Как это? — Мара встрепенулась и с негодованием посмотрела на меня. — Я хотела остаться на всю ночь.

— Значит, придется расхотеть.

Она хихикнула и поправила растрепавшиеся гнездом волосы:

— А может, передумаешь? Впереди так много всего интересного…

Я бросил ей платье и чулки:

— Сказал же, одевайся! — к горлу подступило раздражение. Посильнее запахнув халат, я сел на кровать. — Мне надо побыть одному. Сегодня. Завтра. А может быть вообще всю жизнь.

Я посмотрел в ее пустые лисьи глаза — похотливая малышка, чувствующая себя полноценным дитем времени. Эта Мара преследовала меня на протяжении многих жизней. Была ли она блондинкой, брюнеткой, или вот как сейчас огненно-рыжей, всегда обстоятельства складывались так, что я связывался с ней от безысходности и какой-то внутренней пустоты. Она же по неведомой мне причине вбивала в свою бездумную голову идею о нашем предназначении друг другу.

— Я вызову тебе такси, — мне надоел вид ее голого тела.

— Провались ты со своими переменами настроения, — Мара начала демонстративно быстро натягивать чулки. — Я же знаю тебя… Изучила за эти недели. Побесишься, а потом снова позвонишь. Постель тебя ко мне привязала, — она встала на четвереньки и пошарила под кроватью. — Где туфли?.. Что ты молчишь?

Я расхохотался. Мне захотелось вышвырнуть ее из дома вместе с этими востроносыми шпильками. Она возомнила, что ее роскошная фигура способна лишить меня рассудка? Бестолковая дрянь.

— На, возьми, — я встал и подал ей туфли, лежавшие возле кресла. — Сейчас вызову такси.

— Не нужно, я выйду и поймаю машину. Никто не откажется отвезти меня. Ехать-то всего минут пятнадцать.

— Ну и отлично, — я сунул ей в руку хрустящую купюру. — Можешь не торговаться, здесь хватит, чтобы два раза доехать до твоего дома.

Она взяла деньги и спрятала в сумочку:

— Спасибо, милый, — жеманно кривляясь, она попыталась поцеловать меня в губы. — Я тебе завтра позвоню. Ну… Не хмурься. Это тебе так не идет…

Захлопнув за ней дверь, я облегченно вздохнул — по крайней мере конец этого дня можно было провести без ее навязчивых ласк и надоедливого запаха модных духов, которые я поспешил выветрить, настежь распахнув створку окна. В комнату ворвались запахи промокшей от дождя черемухи и пролитого кем-то растворителя. Мне снова захотелось курить и размышлять о жизни.