Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить

— А что говорит твоя доктор Маркетти?

— Что со мной все в порядке и что, в любом случае, в Ферраре есть отличная акушерка.

— Ты уверена, она именно так и сказала?

— Нет, конечно. Думаешь, я рассказала гинекологу личную историю? В самом деле, чувствую я себя превосходно. Твоя мама работала до последнего, и смотри, какой прекрасный ты получился.

— Но моя мама не… Ладно, Тони, делай, как знаешь, тебя все равно не переубедишь.

— Буду дома в воскресенье или раньше. Не волнуйся.

Мы пошли с Бенетти домой к одному типу, торговцу. Это был взрослый дядька, с усами, я никогда его раньше не видела. Он не был похож на наркомана и не хотел брать с нас денег. Мы еще подумали, что нам повезло.

Выглядел он довольным, держался любезно. Сам сделал нам укол, и было ощущение, будто по венам сразу же разлился сильный дурман.

Всю ночь нас рвало, и на следующий день мы проснулись очень поздно, с зелеными лицами.

Не говоря друг другу ни слова, мы схватили велосипеды и поехали в школу смотреть результаты. Как и предполагалось, Майо ожидала в сентябре переэкзаменовка по латыни. У меня средний балл «четыре» — лучше, чем я думала. Мы не ощутили ни радости, ни разочарования, только усталость и опустошение, словно беспечно потеряли что–то ценное, испытывали угрызения совести и вместе с тем не хотели это признать. В автобусе, который вез нас в деревню, сказали только, не глядя друг на друга: «Больше никогда».

Я сдержала обещание. Бросила даже курить косяки, настолько мне было плохо. Майо после каникул попробовал снова. Однажды вечером, ничего мне не сказав, пошел искать отраву. Как при укусе змеи, яд проник глубоко и подействовал. Никто не знает, от чего это зависит, — загадка. У меня было противоядие, у него — нет.

Месяц он кололся раз в неделю, по субботам. Мне сказала об этом Микела.

Я не хотела, не могла поверить. Я была напугана, но еще больше — рассержена. Пробовала говорить с ним, но он отмахивался, отвечал, ерунда, ничего страшного, не бери в голову. Потом каждый день. Мама заметила, стала давать ему метадон. Она никогда не теряла самообладания. Как ни странно, но то, что проблема в какой–то степени была ей знакома: ведь ребята приходили в аптеку за шприцами, — только усугубило ситуацию. Мама не расстраивалась, не паниковала. А он принимал метадон утром, а вечером кололся. И привыкание наступило еще быстрее.

Мы не знали, как сказать отцу. Он думал, что Майо устает в школе. Я готовилась к выпускным экзаменам, по–прежнему встречалась с друзьями, но радость померкла. Когда в семье серьезная проблема — это тягостное молчание, вечная тревога, пустота, которая скребет в желудке, постоянное недомогание.

Я злилась на Майо, на родителей, на всех. Считала, что это несправедливо. Я же хотела только пошутить тогда, вечером, в начале лета. Мне всего восемнадцать. Это просто–напросто глупая выходка, как было однажды, когда мы в горах напились граппы. Если он меня любит, он не может так со мной поступить. Это несправедливо. Мама говорила, что он вылечится, что она знает много случаев. Отправила его к психологу, но Майо, закончив сеанс, бежал колоться. «Из–за этого придурка мне только хуже», — так он мне сказал.

Он очень изменился. Если был под кайфом, без конца болтал, говорил какие–то глупости, если нет — молчал, смотрел в одну точку, зрачки расширены. Думаю, чтобы покупать «дурь», он ею и приторговывал. Уходил из дома в два, сразу после обеда, и возвращался в восемь вечера. Перестал учиться и часто прогуливал школу. Я так на него злилась, что не хотела с ним говорить. Он стал совсем другим, и я терпеть его не могла. Ненавидела и его предательство, и свое чувство вины.

Как–то на ужин мама приготовила куриные эскалопы. Отец положил себе добавки, потом посмотрел на тарелку Майо — тот ни к чему не притронулся, и сказал:

— Почему не ешь? Не хочешь? Ты же так любишь эскалопы.

Я не могла больше сдерживаться. Я взорвалась:

— Папа, он уже давно ничего не ест! Как ты раньше не замечал?!

Отец посмотрел сначала на меня, потом на Майо, потом перевел взгляд на маму.

— Что происходит? Ты заболел, Майо? Франческа, скажи мне правду.

И мама наконец–то произнесла:

— Джакомо… У Майо проблема, наркозависимость… но мы справимся. Я как раз ищу общину…

Майо попробовал улыбнуться и сказал:

— Простите, мне очень жаль. Все не так плохо, просто я действительно не голоден.

Он чесался. От него несло табаком и еще чем–то прогорклым. Он был под кайфом, и я знала, что он страдал от этого, но не так, как я.