Сашенька подошла к Кладезеву самостоятельно, коротко взглянула на меня, словно испрашивая благословение, и нежно-нежно погладила у Васеньки между ног. Вернее, чуть выше. В общем, где следовало. Ей ли не ведать!
Не пришлось уговаривать и Олечку: она потеребила головку Васенькиного уда своими тонкими пальчиками и, слегка покрасневши, отошла на место. А сколь стыдлива была она год назад, нёсшая угрюмое бремя своего неизжитого целомудрия! Я Олечкой любовался.
Собственно, на сём наш ассортимент юниц оказался исчерпан. Васенька мутно оглядевшись по сторонам, сказал хриплым голосом:
– Ещё и за Гульку кто-нибудь…
– Ну, давай я, – недолго думала Тамарочка. Она проворно опустилась перед Васенькой на колени, откинула в сторону волосы, и быстрым своим язычком полизала тёмную влажную головку Васенькиного уда. Всего-то секунд десять, не более. Кладезев задрожал.
Это было отступление от традиции. Ну, или – развитие оной. Одно от другого не отконстатируешь.
– Ещё! – простонал он, когда Тамарочка упорхнула от него.
– Погодь! – отчётливо прошептал я.
Тут и Алёша Песников во исполнение стародавней нашей, глобальной церемонии быстро стянул трусы, бросил их на диван рядом с задремавшим приплодом и подступился ко мне:
– Я всё с себя снял, а можно и мне то же?
– И ты погодь, милый! – шепнул ему я.
Тут я должен был произнести слова, главные свои слова, триумфальные свои глаголы и логосы (и архетипы с ознаменованиями), и все юницы и юноши ожидали их от меня. Ради этих-то глаголов и логосов (и архетипов с ознаменованиями) и была затеяна вся сия безрассудная презентация. Но я не хотел их произносить, я не собирался этого делать, я отыскал на столе свой стакан, он был на треть наполнен французским коньяком, прямо-таки пахнущим отечественной войной двенадцатого года (с дураками-французами и невозможно по-иному противудействовать, кроме как отечественно воевать в каком-нибудь двенадцатом году), все мои детки поняли мой взгляд, быстро наполнили свои ёмкости. Мы загремели посудой и выпили. «Ну, Савва Иванович, ну!» – подстёгивали и убеждали меня, и тогда я коротко, но отчётливо прошептал: «Нет!»
Стон разочарования пронёсся по воздуху, в смутной, обманчивой и нетверёзой нашей атмосфере.
Но детки не собирались сдаваться. Велика ли цена была бы им, ежели б оные сдавались так легко! Сашенька Бийская вдруг склонилась над своей сумкой, стоящей на полу, и извлекла из неё… синематографическую камеру. Небольшую размерами, но не из дешёвых, я сразу заметил. И протянула её мне.
Я машинально принял её, в руках повертел. Стал возвращать её Сашеньке. Но та отстранилась.
– Снимайте нас сызнова, Савва Иванович, и она будет вашей, – медоточиво сказала юница.
– Лисичка! Хитрюга такая! – усмешливо я отозвался.
– Да, я хитрюга, – ответила Сашенька. – Мы все здесь такие!
– Савва Иванович, Савва Иванович! – галдели все детки, солидарные с Сашкой.
Хотел я сказать им, что прошлое никому не возвернуть – миновало и не споймаешь! Но они не намеревались этого слышать. Они ещё – юные, чистые, они этой жизни не знают, а гадка, безобразна, подла, обескураживающа эта жизнь, эта негодная дольче вита , эта пустозвонная жистянка , и что ж, всё это мне пытаться объяснить им – с моими-то бессильными, безработными связками?! Ведь нет же!..
И тогда, понимая, что совершаю невозможное, недопустимое, немыслимое, понимая, что теперь уж обратной дороги не будет, понимая, что предаю и себя самого, и сестру свою Валентину, из последних бабьих сил собственных заботящуюся обо мне непутёвом, лицемерном и лживом, я прохрипел бесцельно, безрадостно:
– Так может, мы теперь возьмём да снимем наше кино?
– Снимем, снимем! – радостно завопили артисты.
Тут замелькали девичьи трусики, лифчики, поспешно снимаемые, на диван полетели рядом с приплодом. А оный проснулся от радости общей, поглядел на нас удивлённо, но без укоризны, да и с богом заплакал. На всякий случай, должно быть. Приплоды человечьи завсегда слёзы льют приблизительно из таковских соображений.
6
Васенька самодовольно встрепенулся.
– Ну, что, юницы, кто со мной ? – громко спросил он.
– Я! Я! Я! – загалдели совокупные самочки, Василий даже немного опешил от такого единодушья юницыного.
– Василий, выбери сам, – рассудила Сашенька.
– Олька первой ответила, – подумавши, ответствовал тот.
Оно и действительно: юницы, в основном, синхронно откликнулись, но Оля Конихина всё ж на секунду пораньше проголосовала. И юношей нашим сие было справедливо отмечено.
Читать дальше