Станислав Шуляк: Русское народное порно – 2. Пивной путч. Роман-коитус

Потом пришла Вера Филипповна, но Гулькина мать тогда уже успокоилась, и врачиха так ни о чём и не узнала. Вот, собственно и всё, Валентина. Но ты меня знаешь: ежели б мне в лицо плюнули, я бы на все электрофорезы ходил из принципа. А раз руку пожали, так теперь не могу, не могу – таков я человек, и пусть уж я, как говорю, так и говорить буду. То есть сипло, хрипло, и безголосо. И кроме того, ей тяжело: она будет смотреть на меня, Гульку вспоминать и всегда мучиться…»

Тут в дверь стали стучать. Я оставил свою, почти завершённую писанину и шагнул в прихожую, полный всяческих смутных предчувствий и привередливостей.

– Савва Иванович, ну откройте, пожалуйста! – слышался из-за двери маломерный юницын голосок. – Я знаю, что вы там. Мы ходили-ходили по улице вокруг, замёрзли с Савкой – неужто вы нас не пустите! Савва Иванович!..

Дело, конечно, не только в Валентине с её строжайшим запретом. Я и сам, человекообразный ошмёток, анахронический вертихвост, ретроспективный увалень, не хотел якшаться со своим прошлым. И его зримыми воплощениями. А оно, если только сызнова допустить его до себя, могло оказаться душным и обволакивающим. Как всяческое прошлое и минувшие обстоятельства. «Впрочем, что такого страшного произойдёт, если я теперь кооптирую эту слабосильную юницу с её одноимённым со мною приплодом? – уговаривал себя я. – Неужто я не сумею держать её на расстоянии своей суровости?»

И тогда медленно, рукою нетвёрдой стал тяжёлый засов отодвигать.

Она стояла на пороге и улыбалась – юница прекрасная Оля Конихина. Приплод её бесцельно болтался в специальной сумке на груди у юницы и, кажется, мирно придрёмывал. Во всяком случае, признаков бодрствования оного я не лицезрел.

– А вот и мы! – улыбнулась юница.

– Ну, заходите, раз пришли, – молвил я с расчётливой сухостью.

Олечка потопала сапожками в прихожей – приплод даже не шелохнулся.

– Мы заходили и звонили, но вас Валентина Ивановна прячет, – посетовала юница.

– Хочешь бульона или каши? – спросил я.

– Нет, мы позавтракали, – сказала она, снимая с себя приплод поначалу, а потом и куцую курточку.

– А вот и мы! – вдруг молвили сзади.

И тут случилось явление – в прихожую стали вваливаться… все мои закадычные детки. Первым внедрился Васенька Кладезев, за ним – Тамара Шконько и Сашенька Бийская, а после – счастливые и улыбающиеся Окунцова Татьяна и Алёшенька Песников.

– Как вас много! – успел шепнуть я, преграждая им вход.

3

– Думали от нас спрятаться! – вскричал Васенька Кладезев. – Савва Иванович! – вздохнул он ещё и обнял меня так, что понурые кости мои затрещали.

– Так возмужал!.. – шепнул я.

– А я? – ревниво втемяшился Песников.

– Похорошел необыкновенно, – ответствовал я новоявленным шёпотом.

– Мы ему и звоним и заходим к нему, а нам говорят: его нет и не будет! – покоробилась Тамара Шконько.

– Недоступен, хуже министра, – согласилась Татьяна.

В прихожей мы не помещались. Тогда меня втолкнули в зал, и объятья с целованьями продолжились там. Иные из юниц лили слёзы, заплакал без вниманья и межчеловеческой пристальности Олин приплод.

– Олька, – крикнул Васенька, – уложи куда-нибудь киндера, чтобы не вякал и встречу не портил!

– Мне покормить его надо, – ответила та.

– Ну, так корми! Что стоишь?

Конихина села на диван, расстегнула лазоревую кофточку. Нимало не стесняясь, обнажила грудь, к коей тут же деловито присосался поднесённый приплод.

– И мне немного оставь! – бросил Васенька. – Я тоже хочу.

Тамара и Танечка всё висли на согбенной и жестокой моей вые. Сашенька дождалась своей очереди и поцеловала меня в губы.

– Да, Савва Иванович, вы наш, вы не должны от нас прятаться, – резюмировала она с некоторыми спиритуализмом и прободением духа.

С непривычки эти осязания и лобызания меня несколько обожгли, ошеломили.

– А вы совсем не говорите, Савва Иванович? – спросил Васенька.

– Прострелено горло – несмыкание связок, – ответствовал я в полную силу, то есть шёпотом.

– Несмыкание? Связок? – задумался Васенька.

– Васька, ну, ты совсем уж дурак? – одёрнула юношу Тамара Шконько.

– Ничего, – шепнул я примиряюще.

Тот, впрочем, и так не слишком смущался.

– Юницы! А вы чего стоите – слёзы льёте? Ну-ка, быстро на стол собирайте! – распорядился Кладезев. – Лёшка, давай! За встречу!

Тут только я заметил у пришельцев несколько сумок с необъявленным содержимым, об коем, впрочем, большого труда не составляло скумекать.