Елена Вернер - Три косточки тамаринда

А потом появился Мики. Вообще-то его звали иначе, но парень обожал Микки-Мауса. Он носил футболки с Микки-Маусом, рюкзаки с Микки-Маусом, бейсболки с ним же, так что прозвище закрепилось за ним намертво. С Леей он познакомился в баре и, несмотря на то что она его отшила, стал активно ухаживать. Когда же Мики увидел девушку с Чоном, участь последнего была решена. Банда Мики учиняла погром на сервисной точке на пляже, где работал Чон, несколько раз сам Мики предупреждал соперника, что от Леи ему стоит держаться подальше, но тот не реагировал на угрозы. От Леи свое противостояние с Мики Чон скрывал, им и так было о чем поговорить в ее редкие выходные. И вот теперь Мики перешел к физическому внушению…

Все эти воспоминания промелькнули в голове Марины за те несколько секунд, пока госпожа Рунг ходила за своим ключом. Теперь хозяйка отперла комнату и, ласково улыбнувшись, удалилась. Марина огляделась, будто оставила свое жилище много месяцев назад. Все казалось ей необычным и одновременно до боли родным – и бамбуковая перегородка, и чашка из кокосовой скорлупки, и чемодан под окном, и горшочек с орхидеей, и трещина в стене возле двери, из которой временами высовывал вертлявую головку маленький геккон. Она щелкнула выключателем потолочного вентилятора. Тот качнулся, тихо зашелестел и принялся, сперва неохотно, гонять по комнате теплый воздух.

Если уж ее смерть отсрочилась, нечего сидеть дома и тратить время попусту. Марина решительно достала из шкафа любимый сарафан из жемчужно-серой струящейся ткани. Надела, аккуратно завязала бледно-розовый пояс, повертелась перед зеркалом, полюбовалась, как переплетаются лямки на загорелой спине. Быть может, чересчур празднично, но… В конце концов, это ее последняя ночь.

Сейчас она уже предпочитала не ломать голову. Случилось и случилось. Даже не «случилось», а всегда было. Но кто ж знал… А и знал бы – все равно ничего не исправить. Если задаваться вопросами, допытываться до причин, из этого не выйдет ничего путного. Она давно уже бросила бесполезные попытки разобраться, что к чему, как устроен этот мир и на каких законах держится. Хаос – вот, вероятно, все, что можно сказать о мире. Полный беспорядок, круговерть и ворох случайностей. По одной из таких случайностей была зачата родителями и она, Марина Хлынова, а не Вася или, к примеру, Наташа, или и вовсе оба сразу. А по другой – та всклокоченная старая карга у подземного перехода заронила в ней мысль о самоубийстве. Или, скорее, укрепила в намерениях.

Нынче, вспоминая свое детство, Марина без всяких колебаний определяла его как счастливое. Небогатое, но ежедневно наполненное маленькими открытиями и чудесами. И все благодаря маме Оле – так ее звала и сама Марина, и подопечные из младших классов. Когда в читаемой Мариной сказке дело доходило до какой-нибудь феи или доброй волшебницы, у той был непременно мамин облик. Те же апельсиново-рыжие волосы, мягкие короткопалые ручки с золотым ободком кольца на безымянном пальце, пышная белокожая грудь, колышущаяся в вырезе платья при каждом движении, лицо сердечком, задорные ямочки и голубые глаза, всегда удивленно распахнутые. Несмотря на полноту, мама Оля никогда не рядилась в черное и не казалась грузной, наоборот, любила яркие ткани и мастерски их сочетала, умудряясь не выглядеть смешно или вычурно даже в девяностые, когда все заполонил люрекс и леопард. Эта ее любовь к разноцветью и нетривиальности кроя еще больше делала ее похожей на сказочную жительницу.

Кроме того, у мамы Оли не иссякала фантазия. На прогулке с дочерью они искали следы динозавра, запускали письма в небо, пытались установить контакт с травяными человечками и помирить их с одуванчиковыми, с которыми, как известно совершенно доподлинно, у них давняя вражда. Они собирали гербарий, подкармливали дворовых кошек, мастерили кормушки для синиц, изучали жизнь муравейников и однажды полтора часа кряду спасали осу, утонувшую в банке меда, что стояла открытой на кухонном столе, – передали из деревни. Мама Оля умудрялась сделать необычными самые заурядные вещи. Подобно героине фильма «Девчата», она знала миллион разных блюд из картофеля и могла кормить папу и Марину то картофельными шариками, то драниками, то картофельными ежиками, то клецками, то брусочками, то биточками; только спустя много лет Марина осознала, что подобная кулинарная изощренность подстегивалась крайне стесненным положением семьи. А картошку передавали все те же бабушка и дедушка, сажавшие в деревне два огорода.