Мария Гарзийо - Замуж за миллионера

Как ни странно, я ощущаю почти облегчение. Девчонки торопят официанта, размахивая кошельками.

– Я заплачу ! – вызывается Ариша.

– Даже не думай ! Я вас приглашаю ! – противится Жанна.

Я не вступаю в спор. У меня нет ни отчима-толстосума, ни мужа-миллиардера, и моя гордость как-нибудь переживет такое маленькое фиаско.

В результате увесистый счет оплачивает все-таки Жанна. Мы обнимаемся на прощание. На губах у каждой из нас кроме терпкого привкуса алкоголя такая же горькая фраза « давайте встречаться почаще ». Они липнет к помаде, скользит, готовая сорваться, но какая-та мощная невидимая сила удерживает ее.

Я возвращаюсь в свое холостятское логово. С самого донышка соскребаю последние остатки сил и, вооружившись ими, стаскиваю с себя одежду и оттираю косметику. Мягкая кровать принимает мое инертное тело в свои теплые объятия. Вместо того, чтобы провалиться в глубокий лечебный сон, я разливаюсь по подушке горячими солеными слезами. Я рыдаю долго и отчаяно, оплакивая свою бестолковую жизнь, Аришкину горькую долю, Жаннин беспросветный брак и вообще все грустное и трагичное, что есть на земле. Вялый аргумент брюнетки «завтра будет опухшая физиономия и мешки под глазами» в расчет не принимается. Заснуть мне удается только после трех часов, когда организм окончательно исчерпывает свои слезные запасы.

Глава 2.

Я.

Моя новая морщина.

И камчатские бобры.

Утро приходит гораздо раньше, чем мне хотелось бы, теребя меня за плечо лучиком солнца, забираясь под тонкую простыню жарким летним дыханием, хлопая дверьми соседских квартир. Еще не успев разлепить спаянных вчерашними слезаизливаниями век, я уже понимаю, что ничего хорошего этот наступивший раньше времени день мне не сулит. При попытке сползти с кровати голова сжимается, как скорлупка ореха в зубах щелкунчика, грозясь разлететься по комнате маленькими кусочками. Ротовая полость слиплась отвратительной склизской несвежестью. И плюс к этим привычным радостям афтер-парти отдельный бонус – перекатывающаяся болевыми волнами спина. «А я говорила» ехидно ухмыляется брюнетка, рассматривая с презрением скрюченную каракатицу, которая еще накануне была молодой женщиной. «Ты ей говорила – иди на встречу с подругами. И вот что из этого вышло!» резонно замечает блондинка и, заговорчески подмигивает мне «Лучше в зеркало не смотри!» Я и без нее знаю, что от встречи с собственным отражением лучше было бы сейчас воздержаться. Однако врожденный мазохизм заставляет все таки поднять взгляд на беспристрастную зеркальную поверхность. O, mon Dieu! Bordel de merde![4] К подобному удару я оказываюсь не готова. В мешках, подобных тем, которыми может похвастаться мое подглазье, небогатая семья из российской глубинки могла бы запасти не один килограм картошки на зиму. А эта нежно зеленоватая кожа с розовыми вкраплениями сосудов и расширившимися от ужаса перед такой халатностью порами – чем не прекрасный образчик в рекламе – ДО применения чудодейственного крема. Ну-ка а что это у нас здесь? Нет, не может быть! На левом веке обнаруживает неизвестная мне доселе длинная кривая морщина. Хилый черешок настроения при виде подобного ужаса с головой зарывается в землю. Я принимаюсь тщательно замазывать непрошенную гостью кремом Ла Прери с черной икрой. Она мигом сжирает икру, но уходить, похоже, не намеревается. «Надо завязывать с такими беспонтовыми пьянками. Я уже не говорю о бессонных ночах!» наблюдает за моими маяниями брюнетка. «Вообще давно пора найти нормального платежеспособного мужика и остепениться наконец. Ездить два раза в год на острова, раз в месяц по европейским столицам, заказывать одежду прямо с дефиле и открыть какой-нибудь благотворительный фонд по спасению галапагосских пингвинов». «Лучше бездомных собачек» возражает блондинка. «Собачки не круто. Они блохастые и воняют. Нужна какая-нибудь приятная экзотика. Вроде коал или морских котиков. Спросят на какой-нибудь презентации «а чем занимается ваша очаровательная супруга?» А она так скромно склонив голову «Я спасаю камчатских бобров». Ледяной душ немного встряхивает оставшийся от меня пожилой каркас, сделав дальнейшее существование хоть и не приятным, но хотя бы возможным. «Камчатские бобры» бубню я себе под нос, вылезая из ванны, «Почему бы и нет». Холодильник нахально выпячивается навстречу мне и моему сморщенному желудку белой больничной пустотой. Из коробки Нескафе стыдливо выглядывает последняя красная лишенная спасительного кафеина капсула. Все ясно, придется прихватить свой непрезентабельный анфас и тащиться в ближайшую булочную. Когда мой организм немного взбадривается свежеиспеченным ушком (которое французы по непонятным мне причинам величают «пальмой») и шоколадным маффином, телефон заводится в сумке знакомой трелью. «Извините за беспокойство, мадам, но вы в прошлом месяце не перевели нам квартплату» суховато информирует меня реэлтор. «Это конец!» вспыхивает алая лампочка в моей голове. Волшебный источник под названием мосье Сешо окончательно и бесповоротно пересох. Мне казалось, я была морально готова вычеркнуть из своей жизни милого женевского пенсионера. Я ведь такая вся из себя непробиваемая железная леди с золотистыми значками евро в пустых глазницах и россыпью брильятнов вместо мозга. Сентименты это не для меня. Пусть ими тешатся глупые курицы, обросшие детьми, стиркой-глажкой и мужьями-лузерами. А я плюну, сотру номер из записной книжки телефона, переступлю через тело предателя на 15-сантиметровых Лубутанах и поспешу вперед к новым более перспективным горизонтам. Плюну, обязательно плюну. Только вытру слезящиеся на ярком солнце глаза. «Хотя бы позвонил объяснил» всхлипывает блондинка. «Да, что тут объяснять, и так все ясно. Она ж знала, что рано или поздно все произойдет именно так. Произошло рано» печально тянет брюнетка. «И не в кассу так!» продолжает причитать светленькая, «У нас сегодня и так трагедия – новая морщина!» «А ты молодец, что напомнила» язвит темненькая. «А я не плачу, я никогда не плачу. Есть у меня другие интересы», выкатывается откуда-то из далекого прошлого песенная строчка «Камчатские бобры, например». Я выхожу из булочной в августовское пекло. Мне хочется расплавиться, размазаться по асфальту жидкой бесполезной лужицей, и пусть по мне топчутся прохожие. В глаза бросается пара типичных до тошноты туристов в аляповатых майках, бермудах, кроксах, с рюкзаками Найк через плечо. Нет, уже, чему-чему я кроксам я по себе шляться не позволю. «Собирись, Елизавета, мы еще не такое переживали. А ты и подавно. В той, другой, Нормальной жизни, где не было нас» шепчут мне в унисон блондинка и брюнетка. На меня против желания накатывает огромная пузыристая волна воспоминаний.