Александр Вовк - Кого выбирает жизнь?

– Признаться, ошарашил ты меня! Война, ранения, эвакуация… Мы здесь, конечно, всё это и сами знаем! И про Украину, и про войну кровавую, и про Донбасс, и про молодежь вашу скачущую, кем-то умышленно подготавливаемую для гестаповских функций на нашей территории. Мы переживаем, но в наших головах всё как-то преобразуется, будто оно далёкое, будто не настоящее! Поговорили и забыли! Вроде всё это где-то есть, а вроде этого и нет. Так – некое наваждение. Мол, если сам не хочешь, так ничего и не будет! Свои заботы воспринимаются больнее… А вот так, чтобы с такой бедой вплотную … Но ты знай, Иван, чем смогу, тебе помогу! – решительно заявил я.

– За намерение – тебе спасибо, да только сам-то ты, когда на собственный ход встанешь? Выздоравливай сначала, Александр, а там и поглядим, что откуда и почём! Есть заботы, которые заранее лучше не планировать!

Люди, люди! Как же вы похожи на надувные разноцветные шарики! Вас тоже очень много! Красивые, легкие, подвижные, неугомонные, большие и малые… От мнимой важности вы раздуваете щеки, суетитесь, летаете…

Но что это? Вдруг кто-то взрывается. И всем страшно за себя, но интересно – почему? Что с ним случилось? Инсульт? Инфаркт?

А другие шарики продолжают трепыхаться на ниточках. Наконец, самые избранные из них и самые отчаянные срываются с привязи и устремляются вверх. Они летят! Летят! Но скоро напарываются на колючие ветки деревьев, лопаются и навсегда исчезают из нашего поля зрения…

Иные же, запутавшись в ветвях, надолго задерживаются на внушительной высоте. Они, самодовольные, всем видны отовсюду! И потом ещё долго скачут из стороны в сторону вместе с порывами шального ветра. Но постепенно и они тают, дряхлеют, обвисают и когда-то вовсе повисают на ветвях пустыми невзрачными и незавидными резинками.

И лишь немногие касаются самого неба, устремляясь в недоступный зенит. Приковывая к себе многочисленные завистливые и восторженные взгляды, они медленно удаляются и, в конце концов, растворяются в неизведанной голубой дали, вызывая у всех недолгие разочарования, зависть, сожаления и мечты о собственном полете.

Но у всех свой полёт! У всех своя судьба… Хотя, большей частью, она лишь издалека привлекательна. У каждого есть свои заморочки!

Шли седьмые сутки моего пребывания здесь, в реанимации. Лежание стало невыносимым! Если вы собственной спиной этого не пробовали, то ни за что меня не поймёте.

Ведь у здоровых людей обычно как бывает? Человек, основательно затюканный суетной жизнью, просыпается с лёгкой радостью на сердце уже потому, что сегодня у него выходной. Он позволяет себе поваляться в постели лишние полчаса и даже час.

Действительно, как приятно бывает расслабиться, никуда не спешить, даже ничего не планировать! Но попробуйте не вставать до обеда! Все приятные ощущения заменятся противоположными. А теперь представьте ещё более того, будто вы залежались до вечера, а потом, не вставая, пошли в ночь! Тогда от подобного отдыха вы точно начнете испытывать совсем не удовольствие, а настоящие муки средневековой пытки. И сможете понять меня, давно не имеющего возможности подниматься на ноги, и при этом, находящегося в полном сознании и абсолютно правильно понимающего своё нелепое и неопределенное во времени наказание!

Я опять среди ночи проснулся от жутких и обязывающих меня к каким-то действиям снов, навеянных вечерним рассказом Ивана. Но сразу сообразил, что все ужасы мне всего лишь приснились, потому я скоро успокоился и ещё долго лежал под впечатлением ночного кошмара, даже не пытаясь уснуть. Из-за того я первым услыхал, как Иван опять принялся кашлять, тяжело и надрывно. Потом, когда к кашлю добавилось пугающее бульканье и клокотание, я решил, что стало слишком опасно и нажал кнопку тревожного звонка.

Примчавшаяся сестра незамедлительно вызвала дежурного по реанимации врача, он приказал ей срочно готовить каталку и по телефону вызвать хирургов, а сам чем-то помогал задыхающемуся Ивану. Тревожный переполох продолжался минут двадцать, потом Ивана бегом укатили в операционную.

Я еще долго не спал, пытаясь представить, чем закончится непонятная для меня операция. Зато утром, когда медсестра меняла мою «систему» и делала укол, я чувствовал себя настолько сонным и разбитым, что отказался от завтрака и решил подремать.

Ближе к десяти санитарка принялась заменять белье с постели Ивана; я спросил ее, в какую палату после операции отвезли моего соседа и почему не вернули сюда? Она неопределенно дернула плечами, молча продолжая своё дело. К этому времени вместо Татьяны на дежурство заступила Вера, но и она ничего не знала. По крайней мере, мне она ответила именно так.