Александр Вовк - Кого выбирает жизнь?

Пока я витал в тумане ещё мутного своего сознания, повторно зашел Владимир Александрович, поглядел на показания «Сименса», выдававшего моё давление, пульс, температуру и еще бог знает что, немного помолчал и как-то по-новому, не как лечащий врач, поведал мне кое-что, хотя я с его приходом прикрыл глаза, будто сплю.

– Дела такие… Для информации… Полагаю, что «Сименс» не обманывает меня, что вы сейчас бодрствуете! Знаете, мы накануне с вашей соседкой разбирались, а тут и вы второй раз с клинической смертью стали заигрывать! Это я про те загадки, о которых давеча упоминал. Я еще подумал: «Не порядок! Но вытащить его надо!» И очень рад, что всё нам удалось! Но теперь посвящу вас в тайну, которую больным редко удаётся узнать. По вполне понятным причинам: они просто умирают. Когда вы к нам попали, четыре дня назад, я еще в приемном увидел – вы обречены! Но вы каким-то чудом справились. И это действительно чудо! Мы уже намерились перевести вас в число выздоравливающих, и вдруг такое! Опять острое ухудшение! Мастер вы, однако, на подобные сюрпризы! Но больше их не надо! Мне кажется, будто я не знаю о вас чего-то очень важного… Для лечения, разумеется. Может, вы мне расскажете что-то такое, не отраженное в истории болезни. Ну, не знаю даже… Может, какое-либо облучение, или аллергия неведомая, возможно, интеграция некоторых лекарственных средств… Что скажете? Молчите? Ну, что ж, если захотите что-то просветить, милости прошу! А теперь набирайтесь сил, как все, то есть, без сюрпризов!

«Вот оно что? – догадался я. – Стало быть, мой шлагбаум за эти дни дважды чуть не закрылся перед самым носом! Ничего себе! Умер бы, так и не заметив этого! Обидно, знаете ли, так жизнь завершать! Но почему это случилось во второй раз, если я уверенно шел на поправку, как мне говорили? Что именно едва не спихнуло меня в ту чертову пропасть? Если не разберусь, то всё может повториться! Не хотелось бы!»

Мне повезло, что мои странности волновали не только меня. Действительно, в моей палате, галдя, опять собрались люди в белых халатах. Наконец, Владимир Александрович, взяв слово и поблагодарив их за стремление оказать ему помощь, посвятил их в историю моей болезни. Он честно признал, что случай не совсем ординарный, в литературе он не описан, а объективная реакция больного на отказ от дофамина не вписывается в наработанную медицинскую практику. «Иначе говоря, – сообразил я, – сейчас он признался в том, что не знает, от чего и как меня лечить! И что вообще со мной делать, если не отключать дозатор? Милое дело!»

Обсуждая эту тему, медики поначалу спокойно, затем несколько возбужденно выслушивали друг друга, не соглашались, предлагали каждый своё, негромко шумели, задавали глубокомысленные вопросы, выходили вон из палаты и опять собирались у моей кровати. Наконец, они к чему-то пришли, после чего Владимир Александрович всех поблагодарил за помощь.

Халаты сразу утратили ко мне интерес и, всё ещё обсуждая между собой что-то, далекое от медицины, разошлись. Тогда медсестра еще какое-то время повозилась с моей «системой» и дозатором, который был обязан работать непрерывно и без каких-либо перебоев, и тихо удалилась.

Опять я оказался предоставлен своим невеселым мыслям и воспоминаниям, на которые, казалось, был устойчиво ориентирован, иным почти не интересуясь. Но думать мне следовало о другом (этого я пока не знал), ибо нечто интересное для меня всё-таки уже произошло. А именно: я оказался надолго, очень надолго зависимым от этого жужжащего ящичка, непрерывно вдавливающего в мою кровь пресловутый дофамин. И стоило этому работяге остановиться хоть на секунду, как меня выгибало в пояснице и, как говорится, далее всё по списку, вплоть до остановки сердца… Стало быть, перевод в неврологию, о котором мне недавно объявили, отложен. Знать бы, насколько? Но этого, похоже, не только никто не знал, но и не намеривался по этому поводу переживать. Нет, так нет! И порешили мой дозатор не отключать, раз уж я без него загибаюсь. А до каких пор так будет, пока и думать не хотят!

Казалось бы, ну и что? Больной человек! Мало ли что с ним случается? Вылечат! Однако же, на мою беду, такой реакции ни у кого никогда не наблюдалось, и приставленная ко мне медицина терялась в догадках, напрягалась, искренне пытаясь покончить с ненужными ей заморочками, но не знала способа, как это сделать! И потому прошедший на моих глазах консилиум дружно постановил ничего пока не решать: пусть больной полежит; пусть он приспособится, может, окрепнет, а уж потом и поглядим!